Каспийская конвенция: уж лучше такая, чем никакая

Запланированное на 12 августа подписание Конвенции о правовом статусе Каспийского моря поставит долгожданную точку в переговорах пяти прикаспийских стран, длившихся четверть века. Конвенция должна создать правовую основу для новых проектов в регионе, в том числе по освоению нефтегазовых месторождений каспийского шельфа. Для России это особенно важно в контексте принятой в 2017 году Стратегии развития морских портов в Каспийском бассейне, оптимистичный сценарий которой предполагает появление новых портовых мощностей, значительное увеличение добычи и перевалки нефти, а также создание нефтехимического кластера. Но финансирование крупных проектов на Каспии – вопрос по-прежнему открытый и в значительной степени находящийся в зоне высоких политических рисков на Северном Кавказе и в Иране.

Консенсус с пятой попытки

Саммит глав прикаспийских стран, который состоится через несколько дней в казахстанском Актау, станет уже пятой подобной встречей начиная с 2002 года (предыдущие саммиты проходили в Ашхабаде, Тегеране, Баку и Астрахани). Главным пунктом их повестки неизменно оставалась Каспийская конвенция – рамочный документ, устанавливающий границы территориальных вод каждого из прикаспийских государств, режимы судоходства, использования ресурсов Каспия и т. д. Каждый из саммитов завершался принятием документов по отдельным вопросам, но лишь по итогам предыдущей встречи, состоявшейся в 2014 году, стороны определенно дали понять, что все принципиальные препятствия для подписания конвенции сняты.

Первоначально планировалось, что это произойдет в 2015 году, но затем подписание было отложено до очередного саммита. В декабре 2017 года глава российского МИД Сергей Лавров после завершения совещания министров иностранных дел прикаспийских государств сообщил, что фактически текст конвенции готов. В конце июня распоряжение о принятии конвенции подписал президент России Владимир Путин, а в середине июля МИД Казахстана назвал окончательную дату проведения саммита в Актау – 12 августа.

Идеология конвенции основана на том, что спорные вопросы на Каспии должны решаться исключительно государствами, имеющими прямой выход к нему.

В документе будет оговорено неприсутствие на Каспии вооруженных сил, не принадлежащих сторонам конвенции, и судоходство только под флагами прикаспийских государств. Тем самым конвенция должна поставить точку в известном вопросе, является ли Каспий морем или озером: закрытие его для внешних «флагов» будет означать, что Каспий все-таки озеро.

Каждая сторона сможет устанавливать собственные территориальные воды, не превышающие по ширине 15 морских миль, отмеряемых от исходных линий, которые будут определены в документе. Стороны смогут прокладывать подводные кабели и трубопроводы по дну моря при условии соответствия проектов международным экологическим стандартам. Определение трасс для прокладки должно осуществляться по согласованию со стороной, через чей сектор дна они будут проходить.

Конвенция будет иметь рамочный характер, признает советник главы Дагестана доктор политических наук Камиль Ланда. Но даже такой документ будет огромным шагом вперед.

«Из-за неопределенного статуса Каспия, прежде всего в вопросе, является ли он морем или озером, полноценная работа на нем для прикаспийских государств невозможна, хотя международные организации – всего их более 60 – на Каспии работают давно, – отмечает Ланда. – При большинстве крупных мировых водоемов, по которым проходят границы между государствами, существуют надгосударственные структуры, которые решают совместные вопросы, – например, Организация экономического развития Черного моря, Дунайская конвенция. Единственный крупный водоем мира, у которого такой структуры нет, – Каспий.

Поэтому, помимо определения статуса Каспия, конвенция должна определить надгосударственный институт, который будет стараться урегулировать спорные вопросы – например, тот же раздел шельфовых месторождений нефти и газа. Такая структура создаст на Каспии противовес транснациональным корпорациям, которые сейчас сильнее, чем отдельные государства. Для них невыгодно определение статуса Каспия, и с этим был связан столь долгий период подготовки конвенции».

Неопределенный статус регулярно вызывал споры прикаспийских государств, доходившие до открытых конфликтов. Самый известный из них случился в июле 2001 года, когда иранский боевой корабль и два истребителя вынудили два исследовательских судна Азербайджана покинуть район спорного месторождения Алов, которое планировалось разрабатывать с участием концерна ВР. Президент Азербайджана Гейдар Алиев обратился за помощью к Турции, и после показательного полета над зоной конфликта турецких F-16 иранцам пришлось отвести силы на исходные позиции. В дальнейшем Иран под экологическими предлогами занимал жесткую позицию и в отношении проекта Транскаспийского газопровода из Туркменбаши (Красноводска) в Баку, который много лет мечтают построить власти Туркменистана, чтобы экспортировать газ в Евросоюз.

Правда, в большинстве случаев спорные ситуации решались путем двусторонних соглашений между прикаспийскими государствами, однако присутствие в регионе транснациональных корпораций по определению означало, что спектр интересов на Каспии не исчерпывается пятью странами. С этой точки зрения подписание Каспийской конвенции можно будет считать крупным успехом российской дипломатии, на протяжении последних лет действующей в условиях международных санкций.

Шельфовые злоключения

Первым российским нефтегазовым холдингом, начавшим освоение каспийского шельфа, был ЛУКОЙЛ. Еще в середине 1990-х годов компания Вагита Алекперова получила 10-процентную долю в азербайджанском «контракте века» – именно так был разрешен спорный вопрос о принадлежности шельфовых месторождений, которые Баку сделал главным источником своих экспортных доходов. В конце прошлого десятилетия ЛУКОЙЛ запустил собственную программу освоения шельфа северного Каспия стоимостью десятки миллиардов рублей, которая стала возможной благодаря российско-казахстанскому соглашению о разграничении дна северной части Каспия, заключенному в 1998 году. На данный момент ведется промышленная эксплуатация двух крупных месторождений – имени Юрия Корчагина и Владимира Филановского; ввод третьего, Ракушечного, запланирован на 2021 год. Как сообщил губернатор Астраханской области Александр Жилкин, вложено будет около 500 млрд руб.

Но полноценного вхождения на Каспий других российских мейджоров не произошло – не в последнюю очередь из-за неурегулированных вопросов раздела шельфа.

Так, «Роснефть» давно претендует на освоение трех шельфовых участков в южной части Дагестана, неподалеку от границы с Азербайджаном: «Димитровский-3» (4,39 млн тонн нефти и 1,06 млрд куб. м газа), «Дербентский-1» (6 млн тонн нефти и 1,48 млрд куб. м газа) и «Инчхе-море» (3,07 млн тонн нефти, 13,79 млрд куб. м газа и 868 тыс. тонн конденсата). Весной 2017 года эти участки стали предметом спора между «Роснефтью» и руководством Дагестана, поскольку тогдашний глава республики Рамазан Абдулатипов рассчитывал привлечь к освоению вьетнамскую PetroVietnam, которая якобы была готова вложить в этот проект $300 млн. Но подготовка к аукционам уперлась в неопределенный юридический статус упомянутых структур.

По-прежнему не началась промышленная добыча и на крупном шельфовом месторождении Центральное, открытом еще в 2008 году в 200 км к западу от Махачкалы совместным предприятием «Газпрома» и ЛУКОЙЛа «Центркаспнефтегаз». Месторождение достаточно крупное – его запасы оцениваются в 90,9 млн тонн нефти и 41,7 млрд куб. м газа; одно время в Дагестане говорили о собственных нефтегазовых сверхдоходах как о фактически решенном деле. Такое представление о Дагестане вошло в федеральные документы: в принятой в 2017 году Стратегии развития российских морских портов в Каспийском бассейне утверждается, что объем запасов углеводородного сырья на территории Дагестана и прилегающей части шельфа Каспия по нефти и газоконденсату оценивается в 509 млн тонн, а по природному газу – в 877 млрд куб. м. На практике же начало работ на Центральном постоянно тормозили ведомственные согласования, в том числе на международном уровне – с Казахстаном, который получил в лице «Казмунайгаза» 50% в совместном предприятии «Нефтегазовая компания Центральная».

Портовый коллапс

Финальная часть работы над стратегией совпала с максимальным за последние годы падением грузопотоков в российских портах Каспия, основную часть грузов в которых составляет нефть. Сначала из Махачкалинского морского торгового порта (ММТП), где нефть поступает в систему «Транснефти», в Баку ушел ЛУКОЙЛ, а затем его примеру последовали туркменские и казахстанские компании. После того как в ноябре 2016 года Минэнерго РФ издало приказ об уменьшении содержания серы в нефти, следующей по маршруту Махачкала – Новороссийск, ММТП потерял потоки высокосернистой казахстанской нефти, фактически оказавшись на грани коллапса. В 2017 году через Махачкалу был перевален всего 1 млн тонн нефти при стандартных объемах 4-4,5 млн тонн в последние несколько лет и потенциальной мощности 7,9 млн тонн в год.

Согласно одной из гипотез, за сворачиванием перевалки через махачкалинский порт стояла лоббистская активность дагестанского миллиардера Зиявудина Магомедова, основателя группы «Сумма», которая вместе с «Транснефтью» на паритетных началах владела контрольным пакетом акций Новороссийского морского торгового порта. Якобы Магомедов рассчитывал поучаствовать в приватизации ММТП, но столкнулся с интересами Сулеймана Керимова, с которым связан нынешний менеджмент махачкалинского порта. Как известно, Зиявудин Магомедов в конце марта был арестован, а с Сулеймана Керимова не так давно были сняты претензии французского правосудия, связанные с приобретением недвижимости на Лазурном берегу. В этом контексте отнюдь не случайными выглядят последние новости из ММТП: квота по высокосернистой нефти для порта на этот год была увеличена до 2 млн тонн.

«Позиции Сулеймана Керимова очень сильны. Не исключено, что и ЛУКОЙЛ удастся уговорить вновь переваливать свою нефть через Махачкалу»,

– предполагает дагестанский экономический обозреватель Андрей Меламедов.

Но долгосрочные перспективы ММТП по-прежнему неясны. В упомянутой стратегии развития каспийских портов России говорится, что развитие перевалки нефти через Махачкалу зависит от реализации отраслевых государственных стратегий, а также программ развития нефтедобывающих компаний, осуществляющих разработки на шельфе Каспийского моря. Консервативный сценарий, согласно стратегии, предполагает, что перевалка нефти через ММТП может упасть до нуля уже к 2025 году. Оптимистичный сценарий, напротив, предусматривает рост поставок нефти из Казахстана и Туркменистана до 4 млн тонн в год, начало разработки месторождения Центральное и заключение своповой сделки с Ираном на поставку 2 млн тонн. При таком сценарии загрузка нефтеналивного терминала порта Махачкалы к 2025 году составит 10 млн тонн. И это не говоря об амбициозных планах строительства в Дагестане совершенно нового порта в рамках продвигаемого Министерством по делам Северного Кавказа проекта Каспийского хаба, опорной точки в рамках международного транспортного коридора «Север – Юг».

«В нем заинтересован первый заместитель министра Одес Байсултанов, ранее – глава правительства Чечни, – напоминает Меламедов. – Из всех начинаний Минкавказа это его любимый проект, который благополучно пережил недавнюю смену министра».

Кроме того, в портовой стратегии сказано о планах создания в российском Прикаспии химического и нефтехимического кластера. На первом этапе предлагается построить в Дагестане завод по производству эпоксидных смол мощностью 30 тыс. тонн в год, что потребует более 4 млрд руб. инвестиций. Вклад в дагестанский ВРП при условии полной загрузки этого предприятия может составить до 20 млрд руб. ежегодно, а налоговые поступления – более 600 млн руб. в год.

Озеро несбыточной надежды

У ряда экспертов все эти планы на Каспии вызывают большие сомнения – а заодно и перспективы, открывающиеся после подписания Каспийской конвенции.

«Главный вопрос в том, кто будет заниматься реализацией проектов, – говорит на условиях анонимности один из источников в нефтегазовой отрасли. – Крупные проекты наподобие того, который ведет ЛУКОЙЛ в Астраханской области, стартовали и без Каспийской конвенции, шельфовые проекты в том же Дагестане небольшие. Все это очень местечковые сюжеты: кому-то удается пролоббировать включение своих проектов в федеральные стратегии, но будут ли они реализованы – неизвестно, поскольку суть в них не просматривается. Возникает логичный вопрос: в конвенции ли дело? В львиной доле проектов нет денег, поэтому подписание конвенции не приведет к тому, что все срочно станут инвестировать в Каспий. Каспий – закрытое море, из которого нет выхода в океан.

Россия стратегически развивает те порты, из которых возможны крупные экспортные потоки, в первую очередь углеводородов. На Каспии такой экспорт вряд ли возможен. При этом до сих пор очень много грузов уходит на экспорт через Прибалтику, то есть более логично продолжать развивать порты на Балтике и только потом – на Каспии. Ресурсы всегда ограничены, и это просто вопрос приоритетов».

Схожей точки зрения придерживается бизнес-консультант Шамиль Бено, в недавнем прошлом исполнительный директор Российско-Катарского делового совета. По его мнению, конвенция окажется не более чем рамочной, поскольку у ее участников, по большому счету, нет стратегического видения того, чего они хотели бы добиться.

«Продуктивным этот документ может оказаться в том случае, если он впишется в китайский проект «Один пояс – один путь», – считает Бено. – Конечно, участники соглашения исходят из того, что проблемы Прикаспийского региона должны решаться только составляющими его странами, но если исходить из стоимости необходимых совместных проектов, их без китайского софинансирования реализовать, скорее всего, не получится, просто не хватит денег.

Именно Китай может придать динамизм прикаспийскому сотрудничеству, которое имеет огромный потенциал. Но пока он почти не реализован и не востребован – по политическим обстоятельствам либо из-за отсутствия серьезных менеджеров».

Если говорить о российском Кавказе и Туркменистане, продолжает эксперт, то готовность к крупным проектам – в нефтегазовой отрасли, в транспортно-логистической сфере, в рыболовстве и т. д. – пока очень низкая, в приоритетах органов власти их нет. За принятой концепцией развития портов пока нет реальных денег. Непонятно, как будут дальше складываться отношения с Ираном. События на Ближнем Востоке развиваются очень динамично, это может отразиться на российско-иранском сотрудничестве.

«Крупные энергетические компании, такие как «Роснефть» и «Газпром», сейчас ориентированы главным образом на северные и восточные направления, их последние инвестиции об этом вполне определенно свидетельствуют, – добавляет Бено. – Теоретически они могут инициировать шельфовые проекты на Каспии самостоятельно, но вряд ли потянут их без привлечения внешних инвесторов наподобие, опять же, китайских. Но Каспий – регион высокой конкуренции, совместное использование ресурсов будет непростым. Хотя, конечно, как минимум для Северного Кавказа придание экономического динамизма Каспию было бы очень полезно, и здесь многое зависит от лоббистского потенциала нового главы Дагестана Владимира Васильева».

Подписание конвенции не снимет все проблемы и споры пяти прикаспийских государств – слишком много их успели накопить, считает дагестанский экономист Маир Пашаев.

В регионе заявлены три конкурирующих за финансирование мегапроекта: российский транспортный коридор «Север – Юг», Транскаспийский газопровод из Туркменистана и Казахстана в Азербайджан и далее в Европу, а также инициатива Китая – мост через Каспий из Казахстана в Азербайджан.

Что же касается увеличения добычи нефти российскими компаниями на Каспии, то сейчас, по мнению Пашаева, не самая благоприятная ситуация для новых инвестиций, к тому же у них пока есть альтернативные начатые проекты с более крупными месторождениями нефти и газа.

Единственным стопроцентно реальным российским мегапроектом в регионе пока выступает начавшееся в апреле перебазирование Каспийской флотилии из Астрахани в дагестанский Каспийск.

Начальный график передислокации был заявлен Минобороны прошлой осенью: первый этап строительства мест базирования кораблей будет завершен уже в 2019 году. В Дагестане рассчитывают, что эффект от этого ощутят не только военные. В перспективе перебазирование флотилии может создать тысячи рабочих мест, привести к возвращению в Дагестан русскоязычного населения как одного из главных факторов укрепления российской государственности на Кавказе и обеспечить приток высококвалифицированных специалистов, которые с закрытием объектов ВПК в республике после распада СССР были вынуждены переехать в другие города России в поисках работы по своей специальности, полагает Ланда. Кроме того, Владимир Васильев уже заявил о планах создания в Дагестане судоремонтной базы и открытия филиала военно-морского училища им. Нахимова. Вопросы же, связанные с освоением дагестанского шельфа и перевалкой нефти через Махачкалу, похоже, будут решаться после того, как Васильев в сентябре будет избран главой Дагестана на постоянной основе.

Николай Проценко