О том, чего от суда ждать не следует

ЭКСПЕРТ

Александр Привалов, научный редактор журнала "Эксперт"

Все или почти все, кто хоть краем уха слышал о ДТП на Ленинском проспекте, знают, кто там был виноват. Напомню: представительский мерседес вице-президента "ЛУКойла" столкнулся лоб в лоб с ситроенчиком, в котором ехали две женщины; обе погибли на месте. Так вот, большинство людей, не узнав даже деталей происшествия, уверены, что виноват нефтяной бонза — точнее, его водитель. А уж если кто слышал детали — с чудесной пропажей видеозаписей, например, — у того и тени сомнений не возникает. История стала широко известной, в изобилии раздались призывы бойкотировать продукцию "ЛУКойла" и принадлежащие ему заправки. Но раз или два встретились мне высказывания иного рода: мол, подождите с бойкотом и вообще с осуждениями. Никто не виновен, пока суд не признал его таковым. Дождитесь приговора суда — тогда и кройте компрадорскую элиту, нагло презирающую покупаемых ею людей не меньше, чем остальных, не удостоенных даже покупки. Увы, не могу согласиться. Всегда готов поддержать любую мысль, клонящуюся к большей весомости судов, а тут — не согласен. Нам предлагают дождаться от суда того, чего он не может дать в принципе.

В обсуждаемом случае общее мнение заведомо не изменится ни на йоту ни при каком приговоре суда. Если виновной будет признана погибшая женщина, управлявшая ситроеном, ни одна живая душа не поверит в беспристрастность суда. Даже если открытые слушания объяснят каким-то не компрометирующим нефтяника образом все шокирующие детали инцидента и его расследования, все будут уверены, что судью заставили вынести такой вердикт — деньгами или приказом. Если виновным признают шофера мерседеса, а "ЛУКойл" выплатит щедрые компенсации и принесет извинения, потепления к нему не произойдет: его продолжат винить за то, что он пытался укрыть "своих" от заслуженной кары, — а уж разубеждать публику в том, что он пытался, и начинать бессмысленно. Дело в том, что суд не может ни создать консенсус по базовым ценностям, ни восполнить собой дефицит такого консенсуса. Если люди (группы людей, страты, сословия — как хотите, хоть классы) друг с другом не общаются, друг другу не верят, речи друг друга пропускают мимо ушей — что тут может изменить решение конкретного суда по конкретному делу? Да ничего. Много-много решений большинства судов страны, принимаемые год за годом, — это да, это будет менять атмосферу. Но одно решение, сколь угодно справедливое, в этом смысле бесполезно — канет, как не было.

Важную иллюстрацию этого тезиса мы получили не так давно в гораздо более громком деле, чем ДТП на Ленинском, — в деле ЮКОСа. В октябре 2007 года Страсбургский суд (ЕСПЧ) признал незаконными события, связанные с арестом Лебедева в рамках первого уголовного дела; поэтому в декабре 2009 года Президиум Верховного суда России отменил первый арест Лебедева. Даже если вы, в отличие от большинства сограждан, об этом событии помните, согласитесь: оно практически ничего не изменило. Все мы: и те, кто считает Ходорковского с Лебедевым преступниками; и те, кто считает их безвинными страдальцами; и те, наконец, кто не считает их безвинными, но имеет большие претензии к следствию и суду над ними, — все мы остались при своем, и позиции наши не сблизились ни на миллиметр — при всем уважении к авторитету Страсбургского суда.

Сейчас в Страсбурге вновь слушают дело ЮКОСа. Но надежды, питаемые частью публики на эти слушания, в обсуждаемом смысле обречены остаться неоправданными. Да, пожалуй, и в любом другом смысле. Всех подробностей иска, рассмотрение которого началось 4 марта, я не знаю, да и почти никто пока не знает, но некоторые сведения общедоступны. Итак, акционеры ЮКОСа подали свой иск против России еще в 2004 году. Они требовали признать незаконными выдвинутые к компании налоговые претензии, сознательное уничтожение компании и экспроприацию ее имущества; сумма претензий — почти сто миллиардов долларов. После долгих размышлений ЕСПЧ принял дело к рассмотрению. Пока шли бесконечные отсрочки, иск казался весьма опасным для ответчика: чем дальше, тем опаснее. Но с началом процесса это впечатление как-то умялось. Со всеми подобающими оговорками (не читал ни иска, ни стенограмм; сужу по газетным отчетам) рискну высказать свое впечатление от первого дня: нечего было так уж опасаться. Похоже, что в Страсбургском суде зеркально отразится ситуация, наблюдавшаяся несколько лет назад в суде Басманном. Тогда думалось: конечно, вождям ЮКОСа очень даже есть что предъявить, но то, что творят обвинение и суд, не лезет ни в какие ворота. Тут, кажется, придется думать: конечно, в деле ЮКОСа наворочено немало такого, что очень хотелось бы, скажем, аннигилировать; но то, как это пытаются сделать истцы… Когда на вопрос, кого представляет в суде представитель истца, тот говорит: "Акционеров", — но не способен толком сказать, каких именно и каким пакетом акций владеющих ("Точно не скажу, но их более 50 тысяч", — Господи, всего-то пять лет они готовились!); когда вопрос: кто в случае победы истцов будет получать компенсацию, — остается, по существу, без ответа, остается только развести руками.

Еще раз оговорюсь: только первый день, и все такое, — но на прогноз отважусь. Если процесс не будет отложен (например, до окончания рассмотрения сходного иска в Гаагском арбитраже), то он со временем приведет к решению, сдержанно осуждающему отдельные аспекты дела ЮКОСа. Ни многомиллиардных компенсаций, ни решительных разворотов в судьбе компании и ее бывших руководителей не будет почти наверняка. И — возвращаясь к тому, с чего мы начали разговор, — общественного согласия не прибавится. Ни по поводу ЮКОСа, ни по поводу необходимости и возможности независимого суда не вне границ России (славны бубны за горами), а в ней самой. Так и будем по любому поводу не верить ни в чем ни противной (нам) стороне — ни судье, взявшемуся стороны рассудить.

Ведь почему решения Страшного суда будут приняты с доверием? Потому что события, непосредственно предшествующие Суду, наглядно покажут публике насущную необходимость признать некоторые базовые ценности. Хорошо бы нам до тех пор успеть что-нибудь сделать и самим.