Разрезы вместо шахт: почему России нужно отказаться от подземной угледобычи

Кирилл Родионов, независимый эксперт

Авария на шахте им. Костенко в Казахстане, которая унесла жизни нескольких десятков человек, лишний раз подчеркивает опасность подземной угледобычи. В России последняя крупная авария произошла в ноябре 2021 г., когда в результате взрыва на шахте «Листвяжная» погиб 51 человек, в том числе 5 спасателей. К числу других крупных аварий относятся взрывы на шахте «Северная» в Воркуте в 2016 г. (36 погибших), а также на шахте «Распадская» в Междуреченске в 2010 г. (91 погибший) и шахте «Ульяновская» в Новокузнецке в 2007 г. (110 погибших).

Подземная добыча уходит в прошлое

Доля подземной угледобычи в последние десятилетия постепенно снижалась: если в первой половине 2000 г. на долю шахт приходилось 35% добычи угля в России, то первой половине 2023 г. — 23%, согласно данным ЦДУ ТЭК. При этом добыча угля открытым способом увеличилась за этот период чуть более чем вдвое (с 81,8 млн т до 167,9 млн т), тогда как подземным — лишь на 10% (с 44,8 млн т до 49,1 млн т).

Что не менее важно, подземный способ наиболее распространен в добыче энергетического угля, спрос на который в ближайшие годы будет снижаться не только из-за отказа Европы и Северной Америки от угольной электрогенерации, но и в силу торможения ввода угольных электростанций в Китае, который является крупнейшим на сегодняшний день потребителей энергетического угля: если в 2015 г. в Китае было введено в эксплуатацию 66 гигаватт (ГВт) угольных электростанций, то в 2019 г. — 48,9 ГВт, а в 2022 г. — 27,1 ГВт, согласно данным Global Energy Monitor.

Одновременно с этим, Китай резко нарастил инвестиции в собственную угледобычу — с $55 млрд в 2018 г. до $105 млрд в 2022 г. (в долларах США 2022 года), согласно оценке Международного энергетического агентства (МЭА). Это влечет за собой риски для экспортеров энергетического угля, в том числе для владельцев шахт, расположенных преимущественно в Кузбассе. Вдобавок к этому, Кузбасс сильно удален от портов Дальнего Востока (Владивосток, Ванино, Находка, Восточный), ставших после эмбарго ЕС основными каналами российского угольного экспорта.

Роль субсидий

Поэтому для экспортеров из Кузбасса важное значение имеют косвенные субсидии, источником которых являются сравнительно низкие тарифы на перевозку угля. Так, в 2022 г. доходная ставка РЖД при перевозке каменного угля на экспорт составляла 260 коп. за 10 тонно-километров (т-км), тогда как для грузоотправителей черных металлов этот показатель составлял 746 коп./10 т-км, а для грузоотправителей нефти и нефтепродуктов — 921 коп./10 т-км. При этом доступ к ж/д-инфраструктуре для угольщиков всё равно осложнен из-за нехватки провозной способности Восточного полигона, обострившейся после закрытия европейского рынка для ряда экспортеров.

На этом фоне в выигрышном положении находятся производителей коксующегося угля, спрос на который в ближайшие годы будет более устойчивым, поскольку альтернативы его использованию в производстве стали (например, водород) только начинают находить применение. При этом ряд активов по добыче коксующегося угля расположены сравнительно недалеко от портовой инфраструктуры. Пример тому — Эльгинское месторождение Якутии, добыча на котором должна будет вырасти почти втрое (до 45 млн т в год против 16,5 млн т в 2022 г.) после ввода ж/д-ветки «Эльга — Чумикан», которая позволит вывозить уголь к побережью Охотского моря.

В целом, без низких тарифов на перевозку угля и льготного доступа к ж/д-инфраструктуре ряд производителей энергетического угля в Кузбассе будут вынуждены сворачивать добычу. Поэтому отказ от добычи угля подземным способом будет иметь экономическую целесообразность.

Не сложнее, чем в 1990-е

Однако нельзя забывать и о самой безопасности. После каждой крупной аварии раздаются голоса регуляторов и региональных властей о необходимости жесткого мониторинга уровня метана на шахтах, после чего следует волна показательных проверок, которые, впрочем, не предотвращают новых трагедий. Поэтому вместо «имитации» надзора проще и надежнее полностью отказаться от подземной угледобычи. Для этого потребуется компромисс, который бы предполагал закрытие шахт в обмен на денежную компенсацию их владельцам (в размере суммарной чистой прибыли за последние пять полных лет, за исключением кризисного 2020 г.), а также помощь высвобождаемым шахтерам в переезде и переобучении.

С технической точки зрения такая реформа точно не будет более сложной, чем реструктуризация угольной отрасли в 1990-е и первой половине 2000-х, когда было закрыто почти 190 угольных шахт, а численность работников в отрасли сократилась более чем на 500 тыс. человек. Тем более что к сегодняшнему дню угольная промышленность насчитывает лишь чуть более 140 тыс. человек, из которых 37 тыс. — это горняки шахт. Обеспечить жильем и новой работой почти четыре десятка тысяч человек — вполне посильная задача для федерального бюджета, даже с учетом фискального дефицита, достигшего максимума с середины 1990-х.