Posted 1 февраля 2023, 12:42
Published 1 февраля 2023, 12:42
Modified 1 февраля 2023, 12:44
Updated 1 февраля 2023, 12:44
Вынужденным импортозамещением в нефтегазовой отрасли России занимаются почти 9 лет — впору подвести промежуточные итоги этого процесса.
Стоит напомнить, что еще в 2015 году российское правительство определило 18 приоритетных отраслей экономики для импортозамещения. В числе прочих были энергетическое и нефтегазовое машиностроение, химическая и нефтехимическая промышленность.
2022 год стал настоящей проверкой выполнения данной правительственной стратегии, а также использования бюджетных средств, выделенных на эти цели. Весной прошлого Юрий Борисов, тогда еще в ранге вице-премьера РФ, сообщал, что объем финансирования мероприятий по импортозамещению с 2015 года составил почти 3,5 трлн рублей.
Несомненно, вложенные средства принесли определенные плоды. Однако импортозамещение в разных областях экономики продвигалось неравномерно. Нефтегазовая отрасль до 2014 года критично зависела от западных технологий. Западные санкции заставили российские нефтегазовые компании думать о своей стратегической безопасности. Были сделаны важные шаги для возрождения российской нефтегазовой промышленности и судостроения.
В частности, в сентябре 2016 года состоялся запуск первой очереди новой судоверфи «Звезда». В 2022 году предприятие уже активно занималось строительством 28 судов, в том числе 10 нефтеналивных танкеров типа «Афрамакс» и четырех многофункциональных судов снабжения (МСС) усиленного ледового класса. Российские компании приобрели собственные компетенции и во многих других областях. Например, «Роснефть» в 2022 году вывела на рынок целую линейку собственных IT-продуктов для сегмента разведки и добычи. Также компания заявила, что, используя разработки дочерней компании «РН-Кат», переходит на катализаторы гидроочистки и гидрокрекинга собственного производства.
Тем не менее общее сокращение технологического отставания нефтегазовой отрасли России шло очень тяжело. Спустя 8 лет результаты могли бы быть гораздо лучше. До сих пор в сфере добычи нефти и газа процент импортного оборудования и технологий составляет порядка 60%, для труднодоступной добычи — до 80%. Нефтесервис по-прежнему зависит от западного оборудования на 65-70%.
Иллюстрацией к вышесказанному является скандал с турбинами для «Северного потока», ведь заменить их российскими аналогами не удалось. Большие проблемы остаются в сегменте технологий крупнотоннажного сжижения, хотя НОВАТЭК с трудом, но все же наладил работу четвертой линии завода «Ямал СПГ» на основе российского «Арктического каскада», а в «Газпроме» заявили, что запустить завод сжижения природного газа на компрессорной станции «Портовая» удалось без участия компании Linde.
Кроме того, появилась информация, что российский газовой концерн собирается закупать для СПГ-завода в Усть-Луге российские турбины ГТД-110М, а также заказывать компрессоры у «Казанькомпрессормаша». Но причина подобного решения заключается в том, что от поставок оборудования отказались японские компании. Если бы этого не произошло, наши производители этих заказов не дождались. И это типичная ситуация для отрасли.
Стоит также упомянуть, что французская инжиниринговая компания GTT остановила сотрудничество по контракту на строительство в России 15 газовозов ледокольного класса. Ее участие в договоре ограничится сдачей двух судов. Напомним, что компания GTT является мировым лидером по производству мембранных контейнерных систем, которые используют для перевозки и хранения сжиженного природного газа. Заменить ее будет сложно, поскольку мировое разделение труда до недавнего времени было удобно всем производителям СПГ.
Остаются большие проблемы и с отечественным оборудованием для гидроразрыва пласта (ГРП). О том, что в России создан мобильный комплекс для гидроразрыва пласта, сообщалось еще в 2013 году, причем он якобы уже испытан на скважинах. Однако в конце 2021 года заместитель министра энергетики Российской Федерации Павел Сорокин на конференции в Ханты-Мансийске сообщал, что локализация первого российского флота ГРП будет проходить поэтапно, в течение 3-4 лет. И это при том, что технологические санкции против российской шельфовой добычи, а также оборудования для разработки ТРИЗов были введены одними из первых, еще в 2014 году. Удивительно, но большие проблемы к началу 2022 года оставались и в нефтегазовом IT-секторе, хотя правительство уже «сотни раз» принимало программы перехода на отечественный софт.
Столь медленному «шевелению» производства в России есть объективное объяснение. До марта 2022 года импортозамещение представляло собой искусственный процесс, навязанный «сверху», без экономического обоснования. Ситуация поменялась только после того, как Россия во многих отраслях, по сути, оказалась в технологической блокаде. Из нашей страны ушли основные западные мейджоры, в том числе и нефтегазовые компании, прихватив свои технологии, а зачастую и оборудование. Таким образом, экономическое обоснование процесс импортозамещения в России получил только в 2022 году, причем инициатива исходила не с российской стороны.
В то же время непонятно, почему за 8 лет в стране не были созданы инструменты протекционистской политики, которые бы стимулировали переход промышленности, в том числе и нефтегазовой, на отечественные технологии и оборудование. Ведь еще в 2014 году было очевидно, чем может закончиться конфронтация России с коллективным Западом. За это время с помощью фискальной политики удалось бы добиться необходимого развития российских промышленных секторов, не дожидаясь полного «развода» с западным бизнесом.
В качестве примера можно привести Китай, который защищает свое внутреннее экономическое пространство всеми доступными в современном мире способами. И это не только налогообложение, но и многочисленные требования сертификации, квоты и т. п. На этом фоне КНР полностью игнорирует рекомендации ВТО, используя международные организации только в своих собственных интересах.
Любопытно, что сама концепция импортозамещения была создана в середине ХХ века в Аргентине для преодоления зависимости экономики страны от США. В ней акцентировалось внимание на государственной поддержке национального машиностроения. Однако в Латинской Америке в тот период она не прижилась, зато ее подхватили некоторые страны Юго-Восточной Азии, которые стали защищать внутренний рынок от импортных товаров высокими таможенными пошлинами. Претерпев ряд серьезных трансформаций, концепция импортозамещения принесла свои положительные плоды в этом регионе, что видно, например, по экономике Южной Кореи.
В России импортозамещение без тотальных западных санкций продвигалось очень тяжело, и проблема, скорее всего, именно в головах. Как говорится, пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Ориентация на импорт с приятной премиальной системой в виде «откатов» очень сложно вытеснялась из психологии российских бизнесменов и госчиновников, к тому же и западный бизнес всеми силами старался остаться на нашем рынке.
Кроме того, идеи глобализма тщательно прививались российским управленцам все последние 30 лет, и на этом фоне доля государства в российской экономике постоянно росла. В результате получилось, что проблема импортозамещения полностью легла на плечи чиновников, которые решали ее в меру своих представлений об интересах Родины. Вопросы вроде занятости населения на высокотехнологических производствах ими, как правило, вообще не учитывались.
Председатель Комитета по экономике Ассоциации нефтепереработчиков и нефтехимиков, профессор, доктор экономических наук Тамара Канделаки отметила, что пока рано делать какие-то выводы по вопросу импортозамещения, поскольку компании и заводы работают, есть определенные успехи с выпуском катализаторов. По ее словам, развитие отраслевого машиностроения — это процесс длительный и сложный даже без всяких санкций:
«Машиностроение требует больших денег, станков, металла и времени. Это сложно и не быстро»,
— указала эксперт.
При этом Канделаки считает, что для успешного импортозамещения в отрасли требуется развитие малого и среднего бизнеса, тогда бы многие процессы шли оперативнее и проще.
Однако если процесс развития машиностроения небыстрый, требующий усилий большого количества смежных отраслей, то, по идее, импортозамещение программного обеспечения должно бы продвигаться быстрее. Однако и оно пробуксовывает. По данным источника в IT-отрасли, все бросились создавать российский софт только в 2022 году. Сейчас разработка и внедрение отечественного программного обеспечения продвигается в галопирующем темпе. Вопрос только в том, почему раньше этим занимались столь размеренно.
Источник также указал, что в ближайшее время софт для объектов критической информационной инфраструктуры (КИИ), к которой относятся и многие объекты ТЭКа, необходимо вносить в специальный реестр. А разработчики ПО ранее написанные программы в этот реестр не внесли, поэтому в дальнейшем с их использованием могут начаться проблемы.
Гендиректор ООО «НААНС-МЕДИА» Тамара Сафонова считает, что многие нефтегазовые компании достигли высоких результатов в области импортозамещения:
«Так, уход зарубежных нефтесервисных компаний с российского рынка в 2022 году не оказал влияния на объём нефтедобычи, который по итогам прошедшего года возрос на 2%. Изменение объёма нефтегазодобычи в России, скорее, следует за изменением спроса на внутреннем и внешнем рынках, чем за участием зарубежных нефтесервисных компаний»,
— пояснила эксперт. Она отметила, что такого результата удалось добиться за счет многолетнего сотрудничества с зарубежными компаниями, российская нефтегазовая отрасль успела приобрести дополнительные компетенций.
По ее мнению, наступивший 2023 год будет годом открытия новых возможностей для российского энергетического сектора, в том числе и в импортозамещении.
Тем не менее пока очевидно, что без государственного протекционизма российскому правительству будет сложно в полной мере перезапустить производственный комплекс страны, даже волшебный «толчок» в виде «адских западных санкций» работает не очень эффективно. Вместо развития производства в России бизнес занял выжидательную позицию.
Согласно последним результатам опроса Банка России, из-за экономической неопределенности замещать импорт планировали менее 10% компаний. Более высокий уровень активности таких проектов в машиностроении, поскольку они поддерживаются госпрограммами. При этом большинство предприятий все же находятся в активном поиске альтернативных источников выбывшего импорта.