Электрокары проезжают мимо российского нефтегаза

И это не вопрос веры в ВИЭ или соблюдения климатического политеса, а просто рациональный подход инвестирования в развивающийся промышленный сектор. Впрочем, в России данная тенденция еще не прижилась. Отечественный нефтегаз пока не смог придумать, как эффективно зарабатывать на энергопереходе, хотя его китайские коллеги активно используют данную мировую тенденцию.

Руководствуясь принципом «не можешь остановить движение — возглавь его», китайские нефтедобывающие гиганты PetroChina и Sinopec решили вложиться в производство аккумуляторов для электрокаров. Для этого создается новая компания Shanghai Jieneng Smart Power New Energy Technology Co Ltd, которая на 37,5% будет принадлежать SAIC Motor, Sinopec получит в нем 25%, PetroChina и аккумуляторный гигант CATL —  по 12,5%.

Впрочем, данный шаг PetroChina и Sinopec весьма прагматичен. КНР — крупнейший импортер углеводородного сырья в мире, поэтому в последние годы государственные нефтегазовые компании Китая пытаются активно прощупывать любые, в том числе и альтернативные, источники энергии. Они увеличивают инвестиции в предприятия с низким уровнем выбросов углекислого газа, наращивают мощности в возобновляемой энергетике, развивают водородные технологии и электромобилизацию. Например, только CNPC планирует построить более 1 тыс. зарядных станций к 2025 году в Китае.

Активное продвижение китайских нефтяников на рынок альтернативных энергетических технологий, а также электромобилей объясняется еще и тем, что в мире 92% двигателей для электрокаров производятся азиатскими корпорациями. При этом 50% контролируют китайские компании (34% рынка приходится только на CATL), 26% занимает Южная Корея и 10% — Япония. То есть китайские нефтяники почувствовали, как эффективно и технологично зарабатывать на энергопереходе. России, чтобы хоть как-то утвердиться на этом рынке, нужно производить литий, а пока он в нашей стране весь импортный.

Напомним, что литий является главным компонентом литий-ионных аккумуляторов, применяемых в электромобилях. Кроме того, литий широко используется в ядерной энергетике и в современной ядерной технике. Он нужен для получения трития в термоядерных реакциях как экранирующее средство для обнаружения тепловых нейтронов, как теплоноситель в ядерных реакторах и как замедлитель или в качестве растворителя для ядерного горючего. Также его применяют в авиации и военной технике, где необходимы литиевые консистентные смазки.

В советское время, с 1941 года литий добывали в Красноярском крае на территории Завитинского месторождения. Концентрат перерабатывался Красноярским химико-металлургическим заводом (КХМЗ). В 1997 году добычу законсервировали.

Однако уже через несколько лет после остановки российского производства лития популярность данного металла на мировом рынке начала стремительно расти. По ряду экспертных оценок, мировой спрос на литий к 2030 году может увеличиться в пять раз. Только в 2021 году общая его добыча составляла около 100 тыс. тонн, увеличившись за год на 21%. Больше всего лития добывалось в Австралии — 55 тыс. тонн, Чили — 26 тыс. тонн, Китае — 14 тыс. тонн и Аргентине — 6200 тонн. Россия в этом списке не значится. При этом производство призматических литий-ионных аккумуляторов в нашей стране есть, но оно небольшое, и главной импортной составляющей в этой продукции является именно литий.

Конечно, российские компании понимают, что данную проблему нужно решать, и уже анонсировали ряд проектов в этой сфере. В частности, в апреле текущего года «Норникель» объявил о намерении создать совместное предприятие с «Росатомом» по освоению литиевого месторождения Колмозерское в Мурманской области и дальнейшей глубокой переработке литиевого сырья. Горнорудная компания «Росатома» Uranium One даже озвучивала планы к 2030 году занять порядка 10% мирового рынка лития.

КХМЗ в Красноярском крае и производитель гидроокиси лития из Тульской области компания «Халмек» также намерены разрабатывать месторождения в Мурманской области. Иркутская нефтяная компания (ИНК) планировала начать промышленную добычу лития из литийсодержащих попутных вод Ярактинского нефтегазоконденсатного месторождения в 2024 году.

Кроме того, 7 октября 2021 года на Петербургском международном газовом форуме ИНК и «Газпром» подписали меморандум о совместном проекте по добыче и переработке пластовых рассолов Ковыкты для получения соединений лития и других ценных компонентов. Начало добычи лития на Ковыкте также предполагается в 2024–2025 годах. Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Будет ли реализация у этих проектов, пока неизвестно.

Тем не менее в 2022 году правительством была анонсирована локализация в России, в Калининградской области, производства электромобилей, которые должны комплектоваться аккумуляторами российской сборки. Выпуск первой партии назначен на 2023 год, а полностью завершить процесс локализации планируется к 2030 году. Так что до захвата мирового рынка еще далеко, но, возможно, какое-то производство начнется.

В других секторах альтернативной энергетики и топливных проектов, например в области GTL-технологий (производства синтетического топлива из газа), дальше научных разработок у российских нефтегазовых компаний дело пока не пошло, хотя разработкой данных технологий в России успешно занимались, в том числе и компания «Роснефть». В 2020 году в исследовательском центре РН-ЦИР (входит в «Роснефть») была создана установка по преобразованию метана в синтетические жидкие углеводороды. Она успешно провела пробег по выпуску синтетической нефти, а сама технология получения синтетической нефти из попутного нефтяного газа (ПНГ) прошла серию экспертиз, в том числе международную, и была оценена как высокотехнологичное современное решение процесса. Но о промышленном применении в России данной технологии ничего не слышно.

Однако в Узбекистане в Кашкадарьинской области месяц назад было запущено передовое производство синтетического топлива на базе очищенного метана Uzbekistan GTL. Мощность его переработки составит 3,6 млрд кубометров природного газа, а мощность производства — 1,5 млн тонн жидкого топлива в год. Предприятие построено при финансовой поддержке российского «Газпромбанка». На заводе установлено более 10 тысяч единиц оборудования, произведенных около 130 ведущими предприятиями в 24 странах, в том числе в Японии, Южной Корее, Сингапуре, США, Германии, Италии, Великобритании, России и Китае. Странно, почему же никто не хочет финансировать такие проекты в России, тем более что отечественные технологии уже разработаны, да и потребность российских регионах в таких проектах тоже присутствует.

Например, Сахалин уже более 10 лет просит власти построить завод GTL по выпуску жидкого топлива из газа. На «Восточном экономическом форуме-2022» «Газпром» подписал соглашение с Сахалинской областью о реализации такого проекта. Компания только собирается приступить к разработке его инвестиционного обоснования. При этом очевидно, что в условиях сильнейшего санкционного давления GTL стал бы прекрасной альтернативой экспортным поставкам. Ведь речь идет о выпуске высокотехнологичного, бессернистого топлива. Кстати, о том, что «Газпрому» как воздух необходимо включить данное направление в свою стратегию, отраслевые эксперты говорили «НиК» еще в 2020 году.

В то же время портфель проектов в области возобновляемой энергетики у российских компаний есть. Это было навязано необходимостью соответствовать климатической повестке. Однако разработкой и внедрением новых технологий в этой области российский нефтегазовый сектор не занимается, а зря. Ведь несмотря на нынешний рост цен на углеводородное сырье ВИЭ будут неуклонно наращивать свою долю в мировой энергетике. Гендиректор Государственной комиссии по запасам полезных ископаемых (ГКЗ) Игорь Шпуров в своем докладе на пленарном заседании научно-практической конференции «Территория энергетического диалога» заявил, что в будущем доля ВИЭ в энергобалансе будет составлять порядка 35%, а 65% —  доля ископаемых источников. По его мнению, возобновляемые источники — это не замена, а восполнение дефицита ископаемых источников, которых в будущем просто не будет хватать.

Эксперт Института развития технологий ТЭК Кирилл Родионов рассказал, что в России на сегодняшний день есть только один крупный пример, когда компания формально не участвует в секторе ВИЭ, но активно вкладывается в альтернативную генерацию — это госкорпорация «Росатом»:

«У „Росатома“ сильное ветроэнергетическое направление — это компания „НоваВинд“, которая строит ветроэлектростанции (ВЭС) на Юге России, в основном, в Ставрополье и в Ростовской области. „Росатом“ позиционирует развитие этого сектора в качестве залога повышения экспортной конкурентоспособности. В этом есть доля истины, поскольку глобальная установленная мощность ветровых генераторов будет продолжать ежегодно расти двузначными темпами. При этом инвестиции в ВИЭ постепенно приближаются по своему объему к инвестициям в добычу ископаемых топлив: если в 2016 г. объем глобальных капиталовложений в строительство электростанций на ВИЭ был меньше аналогичного показателя для добычи нефти, газа и угля на 63% ($318 млрд против $868 млрд), то по итогам 2022 г. эта разница сократится до 43% ($472 млрд против $834 млрд), согласно прогнозу Международного энергетического агентства».

По словам Родионова, есть сложившийся стереотип, что ветряки и солнечные панели устанавливают в основном развитые страны (в частности, ЕС):

«Однако в реальности абсолютным лидером по вводу ветровых и солнечных электростанций является Китай: по данным исследовательского центра Ember, на долю КНР в 2021 году пришлось 50% глобального прироста мощности ветрогенераторов и 40% прироста мощности солнечных панелей. Это действительно большой рынок, в который нужно входить. Но у России пока что есть дефицит компетенций, которые бы позволили стране стать конкурентоспособным производителем оборудования для ВИЭ и тем более содействовать снижению стоимости использования „чистой“ энергии»,

— считает Родионов.

Он напомнил, что в последние 10 лет за рубежом одним из главных драйверов удешевления ВИЭ была политика низких процентных ставок:

«Центробанки развитых стран после кризиса 2008 года удерживали ставки на низком уровне, благодаря чему кредитные ресурсы для производителей оборудования для ВИЭ становились все более дешевыми. Во второй половине 2010-х начался период ужесточения монетарной политики, однако он был прерван пандемией COVID-19, из-за которой ЦБ развитых стран были вынуждены вернуться к политике дешевых денег».

Нынешняя антиинфляционная политика ФРС, по словам Родионова, выставит на передний план структурные факторы в удешевлении ВИЭ:

«За последние полтора года ряд зарубежных стартапов представили новинки, которые могут снизить стоимость использования альтернативной генерации, причем на всем жизненном цикле — от ввода мощностей до их утилизации. Например, французский стартап Rosi Solar предложил использовать высокотемпературный пиролиз для извлечения кремния и серебра из отработанных солнечных панелей. В свою очередь, австралийская компания SunDrive успешно протестировала солнечную батарею, в которой используется медь вместо серебра в качестве проводника электрического тока. Инновации не обошли стороной и ветроэнергетику, одним из ограничений для развития которой является невозможность использовать стандартных ветротурбин на большой глубине. Обойти этот барьер попытались компании T-Omega и World Wide Wind: первая из них создала прототип ветротурбины, которая вместо одной имеет сразу четыре башни, смонтированных в форме пирамиды, которая расположена полностью над водой и на вершине которой закреплены лопасти; вторая из компаний спроектировала ветротурбину с вертикальной, а не горизонтальной осью, как у большинства ветрогенераторов: благодаря этому установка имеет более низкий центр тяжести, позволяющий ей стабильно удерживаться на плаву под углом 60-70 градусов».

В России, по мнению Родионова, пока что сохраняется дефицит компетенций в сфере ВИЭ:

«И тому есть объективная причина — изобилие ископаемых ресурсов, при наличии которых нет серьезных стимулов развивать альтернативную энергетику. Этим Россия отличается от ресурсно бедной Европы, которая к тому же пошла по пути законодательного ограничения выбросов и выстраивания рынка квот на эмиссию CO2. Автоматическое заимствование этого опыта было бы для России ошибкой, поскольку ужесточение углеродного регулирования сейчас было бы несовместимо с возвращением к устойчивому экономическому росту, который был характерен для России в 2000-е гг., когда среднегодовой прирост ВВП составлял 7%».

При этом, полагает Родионов, России не очень подойдет опыт Китая и Вьетнама, которые вплоть до недавнего времени использовали «зеленые» тарифы (feed-in-tarrifs) для поддержки ВИЭ.

«Такие тарифы гарантируют поставщику электроэнергии подключение к сети, покупку всего объема произведенной электроэнергии, а также выплату фиксированной надбавки к понесенным издержкам. Однако этот механизм де-факто понуждает потребителей к покупке электроэнергии по завышенным расценкам. Поэтому более оптимально использовать инструмент налоговых льгот: например, можно предоставлять льготы по НДС (федеральный налог) или налогу на прибыль (преимущественно региональный налог) для компаний, у которых в структуре выручки свыше 50% приходится на продажу электроэнергии с ветряков и солнечных панелей или на реализацию оборудования для ВЭС и СЭС. Это бы стимулировало ввод новых мощностей, но при этом содействовало бы конкуренции в электроэнергетике»,

— отметил эксперт.

Эксперт подчеркнул, что для российских нефтегазовых и, шире, сырьевых компаний проекты в области возобновляемой энергетики пока что носят имиджевый характер:

«Пример тому — НОВАТЭК, который чуть более года назад объявил о планах строительства ветроэлектростанции в порту Сабетта, чтобы обеспечивать работу инфраструктуры этого транспортного узла „чистой“ энергией. Однако уже в ближайшем будущем преобладающим может стать стремление уйти от повышенной углеродной нагрузки, с которой сопряжен экспорт в ЕС. Речь, в частности, идет о металлургических компаниях, экспорт которых в случае смягчения санкций будет подпадать под действие механизма CBAM. Российским производителям черных металлов будет выгодно снабжать собственные предприятия за счет ветровых и солнечных электростанций, чтобы декларировать потребление „чистой“ электроэнергии. Если ЕС отменит эмбарго на российскую сталь, это может стать важным драйвером развития ВИЭ в России»,

— резюмировал Родионов.