Борис Межуев: Интеллектуальный класс дождался своего часа и пытается взять «зеленый» реванш

Острота дискуссий вокруг энергетического перехода во многом связана с тем, что этот процесс может принципиально затронуть устройство современного общества, считает известный российский философ и культуролог Борис Межуев. Особую роль в «зеленом» переходе, по его мнению, способны сыграть интеллектуалы: с одной стороны, именно им в конечном итоге предстоит искать новые виды энергии для человечества, а с другой — бескомпромиссная борьба за отказ от традиционных энергоносителей может обернуться повторением тоталитарных кошмаров ХХ века. Поэтому «зеленая» повестка, уверен Борис Межуев, должна быть переосмыслена в духе консервативных ценностей — компромисса между старыми и новыми силами общества.

«НиК»: Скачок цен на энергоносители, а вместе с ним и значительное ускорение инфляции в мировой экономике заставили многих наблюдателей проводить параллели с затяжным кризисом 1970-х годов, самым известным эпизодом которого стал нефтяной шок 1973 года, когда после войны Судного дня страны ОПЕК отказались поставлять нефть западным державам. Насколько уместны аналогии с этим периодом? Может ли нынешний энергетический кризис повлечь за собой некие большие социальные изменения?

— Кризис 1970-х годов во многом подвел черту под поисками дешевой энергии, продолжавшимися несколько столетий. В качестве отправной точки я бы назвал неоконченное утопическое произведение Фрэнсиса Бэкона «Новая Атлантида», которое было обнаружено в 1627 году, уже после его смерти. В этой книге описывается некий остров Бенсалем, в котором государство является чем-то вроде интерфейса к работе огромной исследовательской лаборатории «Дом Соломона»: считается, что Бэкон тем самым предсказал создание британской Академии наук. Одна из целей этой организации состояла в получении новых видов энергии, в частности электричества, появление которого философ предсказал в своей утопии. Но проблема в том, что само электричество еще надо было как-то производить — с помощью падения воды, сжигания угля, атомного синтеза или какого-то другого постоянно действующего источника энергии. Поэтому поиски ответа на вопрос об использовании стихий природы продолжались, и к 1960-м годам казалось, что цель близка. Вспомните знаменитый фильм Михаила Ромма 1962 года «Девять дней одного года», посвященный советским ядерщикам, которые, кроме разработки атомного оружия, пытались создать дешевую энергию — тогда это называлось холодным термоядерным синтезом. Собственно, к тому моменту идея коммунизма во многом была производна от надежды, что рывок в будущее будет обеспечен решением энергетической проблемы, получением дешевой энергии атома.

Точно такие же ожидания в шестидесятых были на Западе: казалось, что капитализм уйдет в прошлое уже в ближайшее время после того, как будет преодолен главный фактор его существования — дефицит ресурсов. Стоит только сделать некий шаг в науке, направляемый группой социальных инженеров, и равенство будет обеспечено, а дальше надо будет просто научиться жить в новом мире. Эти ожидания определяли мышление таких философов, как Герберт Маркузе.

Вся футурология шестидесятых была проникнута экологизмом, тогда же появился и радикальный феминизм — одним словом, хорошо узнаваемый сегодняшний интеллектуальный ландшафт.

Казалось, что если достичь примирения с природой, то она откроет человеку свои последние тайны.

«НиК»: Тем сильнее оказалось воздействие нефтяного шока семидесятых?

— Есть в определенной степени конспирологическая гипотеза, что сам этот энергетический кризис был спровоцирован действиями США, чтобы немного остановить прогресс и умерить ожидания людей. Достаточно вспомнить хотя бы то, что знаменитый доклад Римского клуба «Пределы роста», затем ставший одним из идеологических оснований энергетического перехода, был опубликован в 1972 году — на пороге кризиса. Конечно, эту конспирологию нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть, но за ней есть определенный рациональный резон. Социальная структура так или иначе держится на дефиците: не будет дефицита — исчезнут нынешние социальные иерархии, на их место придут новые. Нет дефицита — нет градации, а нет градации — нет принуждения человека к непрестижному труду, без которого общество не сможет существовать. Поэтому обществу нужен недостаток чего-то.

К началу 1970-х стало понятно, что дефицит денег относителен, поскольку сами деньги уже не привязаны к дефицитному продукту. После того как Ричард Никсон решил выйти из Бреттон-Вудской системы, отвязав доллар от золота, недостаток золота перестал играть принципиальную роль — но тут же возник новый дефицит, и для этого человечеству временно пришлось пожертвовать энергетическим благополучием. Собственно, этот сырьевой дефицит существует до сих пор, вся социальная пирамида на нем держится. Повторю: вы можете воспринимать это как конспирологию. Однако неоспоримый факт заключается в том, что никакой мобилизации общества для снятия энергетической проблемы нет, ветряные турбины и солнечные батареи — это пока лишь частные решения. Человечество уже полвека топчется в преддверии нового энергетического синтеза, и это, несомненно, один из симптомов постмодерна, который вы упомянули.

«НиК»: Сейчас идеи в духе шестидесятых очень популярны: например, в разных вариантах обсуждается будущее «постдефицита» с упором на «зеленые» источники энергии и борьбу с глобальным потеплением. Но реальность скорее напоминает советский анекдот про переход к коммунизму, в процессе которого кормить не обещали. Можно ли ожидать, что нынешний энергетический кризис заставит «зеленых» идеологов отказаться от своих наиболее радикальных замыслов? Или они еще сильнее будут гнуть свою линию?

— Думаю, никто никуда не отступит: «зеленая» повестка останется трендом будущего, и здесь есть несколько факторов, даже не связанных с энергетикой. Одним из последствий исчезновения утопических ожиданий в 1970-е годы было резкое падение социального престижа той группы людей, которая была мотором этих ожиданий, — интеллектуального класса. В России это произошло катастрофически быстро: из гегемона, или, точнее, социального авангарда (а в СССР, по сути, была диктатура ученых под лозунгом диктатуры пролетариата), этот класс превратился в результате реформ девяностых годов в ничто.

На Западе происходил в целом тот же самый процесс, только более медленными темпами, и результат оказался примерно одинаковый: на смену интеллектуальному классу пришла сырьевая олигархия, превратившаяся в класс-гегемон. В США поражение интеллектуального класса произошло в 2000 году, когда Гор проиграл выборы Бушу-младшему — выходцу из среды техасских нефтяников. За Трампом стояла преимущественно та же самая нефтяная олигархия, которая хотела вывести США из Парижского соглашения, что Трамп и сделал. Смена Трампа на Байдена — это победа коалиции людей, которые, разумеется, отрицательно настроены по отношению к сырьевому лобби. Они во многом представляют «большую цифру» — ту сферу, в которую в значительной степени ушел американский интеллектуальный класс еще в семидесятых годах. Теперь это группа, наиболее прикормленная системой и вполне довольная происходящим, — именно ее интересы в первую очередь отстаивает Байден.

Но за пределами этой коалиции осталась огромная часть интеллектуального класса, которая несет на своих знаменах лозунги феминизма, новой этики, «зеленого» перехода, борьбы с антропогенными причинами глобальных климатических изменений.

Они требуют радикальной — можно сказать, большевистской — смены экономической и социальной парадигмы, при этом понимая, что это и есть тот самый последний и решительный бой за новую утопию.

А с другой стороны, мы видим вздымающийся фронт самых разных сил, за которыми во многом стоит сырьевая олигархия США и Канады: здесь доминирует идея, что надо жить по старинке, опираясь на нефть и газ, а все климатические изменения — это ложь, выдумки ученых и заговор. Накал этого конфликта таков, что повторение шестидесятых неизбежно: мы еще увидим совершенно новые религиозные течения, философии и идеологии с обеих сторон. Не удивлюсь, если свою роль еще сыграет Анджела Дэвис, которая в своей научной ипостаси является исследовательницей творчества Маркузе, и другие полузабытые фигуры родом из шестидесятых.

«НиК»: Насколько велики риски того, что климатический утопизм породит серьезный радикализм в духе немецкой «Фракции Красной армии» и итальянских «Красных бригад», чья деятельность совпала с энергетическим кризисом семидесятых? Могут ли юные последователи Греты Тунберг быстро перейти к тактике прямого действия, столкнувшись с кризисом ожиданий? Недалек тот день, когда они поймут, что в новом «зеленом» обществе для них нет рабочих мест, а за дорогую энергию надо платить уже сейчас.

— В какой-то степени это даже неизбежно: не надо воспринимать социальную жизнь как сплошной праздник. Предположу, что Грета и ее актив — это цветочки, появятся фигуры и пострашнее. Не исключаю, что снова придут «комиссары в пыльных шлемах», которые под предлогом борьбы за климат станут насильственно что-нибудь перераспределять, закрывать предприятия, а то и убивать. Вместе с «зеленой» энергетикой может вернуться тоталитарное общество с прямым насилием во имя правильных идей. Субъективная готовность это делать уже есть.

Нынешняя пандемия сама по себе стала из ряда вон выходящим событием, и действия, которые предпринимаются в ответ на нее, показывают, что мир очень сильно изменился за короткое время.

Я уже не помню, когда в последний раз кто-то всерьез обсуждал права собственности, права предпринимателей. Все это уже воспринимается как абсолютно маргинальный дискурс даже на Западе.

Государство тем временем демонстрирует готовность действовать как угодно по санитарным причинам, в том числе по отношению к собственности, и это воспринимается как нечто естественное. Еще несколько лет назад среди российской оппозиционной общественности было модно называть себя либертарианцами, а сейчас на Западе либертарианцы воспринимаются как почти трамписты, правые популисты, которые презирают выводы прогрессивной науки.

«НиК»: Не кажется ли вам, что в борьбе против сырьевой олигархии интеллектуальный класс может вольно или невольно оказать помощь финансовой элите, которая сейчас пытается оседлать процессы энергоперехода? Обратите внимание, что инициаторами отказа от инвестиций в углеводороды выступают банки, пенсионные фонды, страховые компании — и под это уже подстраиваются нефтяные мейджоры, которые сами включаются в процесс энергоперехода.

— Финансовый капитал уже осознал пределы своего могущества. Пик этого могущества пришелся на девяностые годы, когда Уолл-стрит смогла взять под контроль Демократическую партию США. Сейчас финансовый капитал тоже командует демократами, но уже ясно, что глобализация кончилась, ее дальнейшее продвижение — это неизбежная победа популизма.

Именно поэтому финансовые олигархи откололись от популизма и связанных с ним нефтяных компаний, пытаясь найти своих сторонников среди интеллектуального класса.

Конечно, господство финансового капитала еще в девяностых очень сильно коррумпировало интеллектуальный класс: одним из следствий этого стало то, что почти не осталось публичных площадок для взвешенного описания происходящего — ни у нас, ни на Западе. При этом интеллектуалам еще начиная с семидесятых объясняли, что их роль в обществе ограничена стенами академических гетто, а в политике они не представляют реальной силы. Теперь же интеллектуальный класс дождался своего часа и пытается взять «зеленый» реванш, требуя от всего общества признать свои новые ценности, свою «новую этику». Он и дальше будет искать путь политической самореализации в «зеленом» переходе — в этом нет ничего плохого, но задача состоит в том, чтобы эта идеология утратила черты тотальности. Создать настоящую демократию и общество компромисса позволит только взаимодействие старых и новых классов, а не новый большевизм, не ретроградство и уж точно не апелляция к голой силе.