На сегодняшний день повсеместной практикой для российских нефтегазовых компаний стала публикация отчетов по устойчивому и безуглеродному развитию, а некоторые игроки анонсируют проекты в тренде энергетического перехода. Например, НОВАТЭК уже заявил о намерениях использовать технологии улавливания и захоронения парниковых газов, строить ветроэнергетические установки и частично перевести свою электростанцию при заводе «Ямал СПГ» на водород. Но как раз на этом примере хорошо заметно, что подобные инициативы — это лишь часть кампании по привлечению иностранных инвесторов в СПГ-проекты. Фактически НОВАТЭК дает понять, что декарбонизироваться он, конечно, будет, но исключительно в рамках своих СПГ-проектов. Инвесторам посылается сигнал: мы верим в то, что декарбонизация — это неизбежный процесс, но будем и дальше производить СПГ, и пусть уже потребитель выбирает тот газ, у которого углеродный след меньше. При этом масштаб проектов декарбонизации определенно невелик — например, водород планируется использовать только на одной из турбин электростанции НОВАТЭКа, которая обеспечивает всего 10-15% производимой электроэнергии.
Иными словами, если инвесторы будут требовать от публичных российских нефтегазовых компаний демонстрацию действий по декарбонизации, эти действия будут предприняты, в особенности если это поможет привлечь новых иностранных инвесторов.
Но отказываться от своего основного бизнеса по добыче нефти и газа в пользу ВИЭ в некой стратегической перспективе российские компании точно не станут, и в России их к этому никто не принуждает.
Практически невозможно представить, чтобы в России произошло нечто подобное недавней истории с компанией Shell, которую голландский суд признал нарушающей права человека из-за того, что она добывает нефть. Российское государство в вопросах энергетического перехода не бежит впереди паровоза, а компании исходят из того, что если проекты декарбонизации могут минимизировать их финансовые и репутационные потери, сохранить рынки сбыта и привлечь дополнительное финансирование, они будут предпринимать какие-либо инициативы.
Главная проблема, с которой в перспективе могут столкнуться российские нефтегазовые компании, — это не снижение капитализации из-за падения курса акций, а ограниченные возможности привлечения финансирования.
Сейчас многие западные банки уже взяли курс либо на полный отказ от кредитования нефтегазовых проектов, либо на предоставление им финансирования под повышенный процент, тогда как для ВИЭ устанавливаются льготные ставки. Иными словами, проекты ВИЭ субсидируются за счет нефтегазового сектора, и ему придется с этим считаться — например, строя объекты ВИЭ, чтобы без проблем получать кредиты на свою профильную деятельность.
Но не приходится ожидать, что российские нефтегазовые компании будут декларировать полный отказ от нее даже в перспективе до 2100 года. Все прекрасно понимают, что в российских условиях возобновляемая энергетика неконкурентоспособна в сравнении с углеводородной. В целом российские нефтегазовые компании занимают прагматичную позицию: они не готовы жертвовать своим бизнесом под благим предлогом спасения планеты просто потому, что для бизнеса это противоестественно. Бизнес — это не благотворительность, но если в процессе удается снижать ущерб для окружающей среды, компании будут пользоваться этой возможностью, продолжая добывать нефть и газ.
Практика показывает, что попытки ухода в другие сегменты энергетического рынка могут не дать желаемый результат, поскольку в этих сегментах уже есть свои игроки, для которых это изначально профильный бизнес. Вовсе нет гарантий того, что ВР или Shell смогут успешно реализовать свои стратегии превращения в универсальные энергетические компании, делающие основной акцент на солнечных панелях и ветропарках. Пока они лишь субсидируют эти направления из прибыли от своей основной деятельности — добычи, переработки и реализации нефти и газа. О самодостаточности новых направлений речи пока не идет.
При этом у нефтегазового сектора существует довольно много возможностей для маневров и в рамках его традиционной деятельности.
Газодобывающие компании, к примеру, могут упирать на то, что выбросы от метана гораздо ниже, чем от угля, в связи с чем сначала нужно совершить переход от угля к газу, а уже потом двигаться дальше. Нефтяникам сложнее использовать такую аргументацию, но и они заявляют о том, что сокращают выбросы, переходя на стандарты топлива «Евро-5», используя технологии замкнутого цикла на НПЗ и т. д. Но риски давления со стороны инвесторов действительно велики, пример чему может служить партнерство «Роснефти» и ВР. Для ВР сейчас на одной чаше весов лежат огромные доходы от участия в проектах «Роснефти», на другой — постоянная критика в Британии, которая оборачивается ущербом для имиджа компании. Как только масштаб этой критики преодолеет некий психологический рубеж и перевесит выгоды от сотрудничества с «Роснефтью», ВР может принять решение о выходе из этого альянса.
Но у ВР могут найтись и собственные аргументы для британской общественности: ВР может преподнести свое участие в проектах «Роснефти» именно как стимул к декарбонизации для российской компании по примеру ее британского партнера. Кроме того, ВР может поставить вопрос о том, что ей просто нужно откуда-то брать деньги на масштабные проекты ВИЭ. Принести их пока может только добыча нефти и газа, и не факт, что в дальнейшем тарифы на возобновляемую энергию снизятся настолько, что можно будет отказаться от углеводородов. Поэтому партнерство ВР и «Роснефти» может продержаться еще долго.