Замглавы Президентского совета Правительства национального согласия (ПНС) Ливии Ахмед Майтыг, побывав с рабочим визитом в Москве, заявил, что надеется на возвращение российских нефтегазовых компаний в его страну. Он сообщил, что ими могут оказаться «Татнефть», «Газпром» и «Роснефть». Предложение было бы заманчивым, если бы не гражданская война в Ливии. Сейчас там действует два правительства: контролирующее запад страны из Триполи ПНС, которое признает ООН, и Ливийская национальная армия (ЛНА) фельдмаршала Халифы Хафтара на востоке.
К началу 2021 года Ливия все же смогла восстановить добычу и экспорт углеводородов, следовательно, представляет интерес для нефтегазовых компаний. Кроме этой североафриканской страны в мире можно выделить еще как минимум два государства, в которых для нефтегазового бизнеса сложились уникальные условия: в стране есть нефть и спрос на сотрудничество с крупными компаниями, но при этом царит двоевластие. Речь идет об Ираке и Марокко.
Каковы шансы у российских нефтегазовых компаний в этих точках мира, и нужно ли вообще тратить время и ресурсы для работы в ближневосточных странах?
После того как в 2011 году в Ливии разразилась гражданская война, иностранные нефтегазовые компании покинули страну. Времена, при которых государство стабильно добывало 1,65 млн б/с в день, прошли. Теперь достижением считается добыча в 1,25 млн б/с, причем этого удалось добиться лишь за счет почти полугодового перемирия в стране. Однако Ливия теоретически может представлять интерес для компаний из РФ. Несколько из них работало в стране до свержения полковника Муаммара Каддафи в 2011 году.
В 2005 году «Татнефть» выиграла тендер на разработку нефтяного блока в районе Гадамес, а уже через год — права еще на три нефтяных блока в бассейнах Гадамес и Сирт. К началу гражданской войны в Ливии компания из РФ успела пробурить три скважины и заключить с правительством соглашение о разведке месторождений на 30 лет.
В 2007 году «Газпром» для работы в Ливии создал специализированную компанию «Газпром Ливия» и подписал с Национальной нефтяной корпорацией Ливии (NOC) меморандум о сотрудничестве. В том же году «Газпром» получил несколько перспективных лицензионных участков: к югу от Триполи (N64) и на шельфе Средиземного моря (N19). После обмена активами с BASF «Газпром» стал владельцем 49% акций в ливийских нефтяных концессиях С96 и С97, ранее принадлежавших Wintershall AG. В начале 2011 российский холдинг даже договорился с итальянской ENI, которая уступила свою долю проекта на месторождении Elephant.
После начала гражданской войны, когда все контракты с Ливией де-факто обнулились, российские компании сохранили часть контактов со страной. Появились даже новые участники. К примеру, в феврале 2017 года «Роснефть» и ливийская NOC договорились о сотрудничестве в геологоразведке и добыче в Ливии, а также о покупке у североафриканской страны сырой нефти. В 2018 году уже сам глава ливийской корпорации Мустафа Саналла заявил, что хотел бы возобновления контактов с «Татнефтью» и «Газпромом». Последний представил обновленный план деятельности по геологоразведке в Ливии, выразив желание возобновить работы в стране.
«Вопрос стоит в том, кто быстрее закрепится в Ливии. Если российские компании это не сделают сейчас, играя на опережение, то их место займут корпорации из других стран.
В североафриканской стране сейчас идут переговоры о президентских выборах в конце 2021 года. Если к этому времени с Национальной нефтяной корпорацией Ливии (NOC) будут заключены предварительные соглашения или даже контракты, то такая компания получит преимущество перед конкурентами в этой стране» — рассказал «НиК» эксперт российского совета по международным делам Руслан Мамедов.
Еще один важный момент, который отметил эксперт, — это неизбежное возвращение ливийской нефти на мировой рынок углеводородов, где ее не было практически целый год. Однако NOC в итоге все же смогла достичь уровня добычи к концу 2020 года, на который рассчитывала. Кстати, ОПЕК+ не включил Ливию в список стран, которые должны удерживать уровень добычи на определенном уровне.
«Правительство РФ сейчас сохраняет тесные контакты со всеми противоборствующими силами в Ливии — с ЛНА и с ПНС. Конечно, так сейчас делают и другие страны, но не у всех это получается также успешно, как у Москвы. Главное для российских нефтегазовых корпораций — это подписать контракт с NOC, единственным оператором по добыче и транспортировке нефти в Ливии. После этого уже пойдет разговор лишь о распределении доходов между политиками и военными североафриканской страны», — считает эксперт.
Разумеется, договариваться одновременно с двумя правительствами, которые ожесточенно спорят по вопросу распределения доходов от продажи нефти — задача не из простых. Халифа Хафтар из ЛНА контролирует большую часть нефтяной инфраструктуры Ливии, но не имеет доступа к нефтяным доходам через Центральный банк Ливии. Зато ПНС, которая им владеет и признана ООН, что позволяет заключать международные сделки, не имеет доступа к большей части скважин.
Пока что в Ливии нет такой конкуренции среди нефтегазовых компаний, как это было до 2011 года. Есть лишь активность швейцарской Glencore, которая в феврале 2017 года подписала с NOC договор о продаже нефти (230 тыс. б/с). Также в Ливии возобновила работу Total. В декабре 2019 года она приобрела 16,33% акций у компании Marathon Oil в рамках концессии Waha Oil. «Компания инвестирует в этот проект $650 млн, увеличив добычу на 180 тыс. б/с», — говорится на сайте Total.
Компании из РФ тоже ведут себя крайне осторожно. В 2019 году WIAG (совместное предприятие немецкой Wintershall Dea и российской Gazprom E& P International), подписало с NOC два соглашения на разведку в 91-м и 107-м районе бассейна Сирт. В конце прошлого года «Татнефть» возобновила сейсморазведочные работы в бассейне Гедамес.
В беседе с «НиК» аналитик Фонда национальной энергетической безопасности, эксперт Финансового университета при Правительстве РФ Игорь Юшков рассказал, что если речь идет о работе российской нефтегазовой компании, у которой главный акционер — государство, то инвестировать в ливийские проекты не слишком логично.
«С экономической точки зрения российскому нефтегазу на мировом рынке новый конкурент не нужен. Да, Ливию сейчас не сдерживают квоты ОПЕК+, при работе в этой стране можно не особо переживать об экологической повестке, а многие объекты инфраструктуры можно быстро восстановить, и они будут рентабельными.
Но для российской экономики было бы лучше, если эти инвестиции направили бы на развитие нефтегазовой отрасли в самой РФ — это новые рабочие места, дополнительные налоги, совершенствование отечественных технологий»,
— рассуждает эксперт.
Можно возразить, что есть BP или ExxonMobil, которые очень активно ведут себя в других странах. Но, как подчеркивает Игорь Юшков, такие корпорации инвестируют в нефтегазовую отрасль разных государств, потому что у них нет выбора. Неизвестно, стали бы они так активно вкладывать в добычу в разных точках планеты, если бы в их собственных странах им предоставили такую же ресурсную базу, как некоторым компаниям в России.
К этому стоит добавить еще и огромные риски, которые несет в себе гражданская война в Ливии, способная вспыхнуть с новой силой в любой момент. Но даже пока этого не произошло, противостояние «местных» за доходы от экспорта нефти могут принести инвесторам большие проблемы.
К примеру, издание Daily Sabah написало, что незаконная компания Хафтара реализует нефть по морю другой компании в ОАЭ, причем такие сделки будут осуществляться без участия NOC, которая отвечает за экспорт нефти в Ливии. Напомним, у Хафтара под контролем восток страны — место, где больше всего месторождений. Если он найдет покупателя для своей нефти, то у NOC, с которой будут заключать контракты иностранные компании, попросту не хватит ресурсной базы для выполнения обязательств.
А вот в Ираке хоть и случаются диверсии на газо- и нефтепроводах, а между официальным правительством в Багдаде и политическими элитами в Курдском автономном районе (КАР) ведутся споры о дележе доходов от продажи нефти, все же меньше рисков для работы нефтегазовых компаний.
«В правительстве Ирака долго принимали бюджет 2021 года, перераспределяя доходы от нефтедобычи между министерствами, каждое из которых традиционно занимает отдельный „клан“. Но для компаний из РФ эти сложности не критичны. С 2008 года корпорации из России в целом успешно работают в стране, поэтому их главная цель сейчас — удержать позиции», — уверен Руслан Мамедов.
В Ираке работает дочка «Газпром нефти» — «Газпромнефть-Бадра» (оператор месторождения на востоке страны). Сама «Газпром нефть» разрабатывает 2 месторождения в Иракском Курдистане — Шакал и Гармиан. У «Зарубежнефти» успешно выполнены контракты на обустройство I, II и III-й очереди крупнейшего месторождения Северная Румейла. У ЛУКОЙЛа в Ираке два проекта, в которых он обладает большинством акций — это добыча на месторождении «Западная Курна-2» и геологоразведка на Блоке 10.
«Роснефть» в декабре 2019 года завершила бурение и испытания второй разведочной скважины «Салман-2» на блоке 12 на юге Ирака и подала заявку на коммерческое открытие и дальнейшую программу геологоразведки. При этом с 2019 года «Роснефть» стала оператором и приобрела 60% активов в проекте нефтепровода «Киркук-Джейхан» (пропускная способность — до 950 тыс. б/с). Это при том, что еще в 2017 году Министерство нефти Ирака назвало незаконными все контракты, подписанные «Роснефтью» с Иракским Курдистаном без согласия Багдада.
Все это говорит о том, что и частным, и государственным компаниям из РФ в Ираке удается успешно договариваться и с Багдадом и с Эрбилем. Как считает глава Фонда энергетического развития Сергей Пикин, вполне вероятно, что правительство Ирака позволяет российским инвесторам не сбавлять темпы добычи, когда речь заходит о соблюдении квот ОПЕК. Цель такого подхода — не спугнуть инвестфонды из страны.
Другой вопрос, а нужно ли российским компаниям вообще заниматься нефтянкой Ирака, который неоднократно превышал допустимые квоты ОПЕК (в декабре 2020-го — на 52 тыс. б/с). К тому же неясно, что вообще будет с мировым спросом на нефть. В докладе техкомитета ОПЕК+ говорится, что ожидаемый темп роста спроса в 2021 году составит 5,6 млн б/с — это на 300 тыс. б/с меньше, чем в предыдущем прогнозе.
«Какая-то часть налогов от добычи и продажи нефти остается в Ираке, но российские компании платят налог на прибыль и в российскую казну.
Что же до конкуренции на мировом рынке нефти в условиях снижающегося спроса, то Ирак хоть иногда и нарушает требования ОПЕК, но не в таких объемах, чтобы наша нефть из-за этого не могла найти покупателей.
Более того, сегодня картель действует гораздо жестче, чем раньше, используя принцип «превысил норму — в следующем месяце/квартале ты должен это компенсировать», — рассуждает эксперт.
Есть еще одна страна на Ближнем Востоке, точнее — в Магрибе, где потенциал добычи нефти и участия в нем иностранных компаний «отсекается» боевыми действиями между официальными властями и «Фронтом Полисарио», который борется за независимость Западной Сахары с 1970-х годов. Проблема в том, что 20% Западной Сахары находятся под управлением ополченцев, которые периодически введут боевые действия с правительственными войсками.
В Западной Сахаре, по оценкам многих крупнейших нефтегазовых компаний, есть серьезные запасы углеводородов, страна каждый год импортирует до 96% всех потребляемых ей энергоносителей, включая нефть. В североафриканской стране работали Total и американская Kerr-McGee, получившие лицензии на добычу нефти еще в 2001 году. В 2014 году бурили разведочные скважины в Западной Сахаре Kosmos Energy и Cairn Energy plan. Но в итоге организовать добычу так и не удалось.
Ополчение и местное население Западной Сахары выступают категорически против добычи и разведки углеводородов, а правительство Марокко советует инвесторам просто игнорировать эти угрозы. Итог — двоевластие в комбинации с активной фазой боевых действий отпугнули иностранные нефтегазовые компании. В конце 2020 года ополчение «Фронта Полисарио» возобновило бои с правительственными войсками Марокко. Пожалуй, судьба нефтегазовой отрасли Марокко — это худший сценарий и для Ливии, и (хоть и в меньшей степени) для Ирака.
Илья Круглей