Пересмотр российско-кипрского соглашения об избежании двойного налогообложения — одного из важнейших документов, на базе которого российский бизнес работает в офшорных юрисдикциях, — был заявлен как некий новый решительный шаг в деофшоризации отечественной экономики. Теперь российские компании, перечисляющие дивиденды, проценты и прочие платежи аффилированным кипрским структурам, должны будут платить в России налог по ставке 15%, и такие же условия планируется согласовать с другими популярными офшорами — Нидерландами, Люксембургом и т. д.
Однако специалисты по корпоративному праву сомневаются, что на практике изменение правил игры приведет к тому, что российский бизнес будет пользоваться офшорами меньше, поскольку налоговые преференции далеко не главный смысл ухода в эти юрисдикции. Генеральный директор Национальной юридической компании «Митра» Юрий Мирзоев, анализируя практики использования офшоров в российском нефтегазовом секторе, отмечает, что без совершенствования институтов защиты прав собственности и усиления независимости судебной системы добиться реальных успехов в деофшоризации не удастся.
«НиК»: Задача деофшоризации, если понимать ее формально, как переход в российскую юрисдикцию, на первый взгляд, выглядит для российской нефтегазовой отрасли не первоочередной, учитывая то, что основным акционером крупнейших добывающих компаний «Роснефти» и «Газпрома», а также «Транснефти» является государство. Тем не менее, офшорные схемы весьма распространены в частном секторе российского нефтегаза, они используются при структурировании сделок госкомпаний и т. д. Как бы вы в целом охарактеризовали роль и значимость офшоров для российского нефтегаза?
— В действительности нефтегазовая отрасль, наверное, вряд ли сильно отличается в этом смысле от других секторов российской экономики. Несмотря на то, что ключевые игроки принадлежат государству, офшорные схемы активно применяются в трейдинговых операциях — нефть и газ за рубеж продаются посредством компаний, имеющих, как правило, офшорную «прописку». Нередко такие структуры прячут своих реальных бенефициаров и, по моему мнению, главным образом используются не в целях структурирования тех или иных налоговых рисков, а для того, чтобы скрыть фактических покупателей российских углеводородов, которые затем перепродают их нашим зарубежным партнерам.
Второй важный момент: хорошо известно, что все крупные корпоративные сделки российских нефтегазовых компаний (и не только их), связанные с зарубежными активами, так или иначе осуществляются в рамках английского права. Достаточно вспомнить приобретение «Роснефтью» компании ТНК-ВР, которая проходила с использованием офшорных структур вне российской юрисдикции.
В связи с этим нужно сделать важное уточнение — что именно мы подразумеваем под офшорами? Одно дело, когда речь идет о низконалоговых юрисдикциях, которые не обеспечивают обмена информации с РФ для целей налогообложения и включены приказом ФНС от 11 октября 2019 года в «черный список» (например, Антигуа и Барбуда, Британские Виргинские острова, Нормандские острова (Джерси, Сарк, Олдерни), Сен-Мартен, т. д.). Несколько иная ситуация возникает, когда в расширительном смысле можно понимать под «ошфорной юрисдикцией» вообще любую юрисдикцию за пределами РФ. В последнем случае смысл использования зарубежной юрисдикции чаще всего заключается именно в структурировании сделок по английскому праву, приоритетному для международных компаний.
При этом офшоры нередко выступают инструментом развития компаний через такие механизмы, как IPO на международных площадках или инвестиционные продукты и юридические инструменты, которые не предусмотрены российским законодательством. В последнем случае учитывается также фактор развитости рынков, в том числе финансовых — очевидно, что в Великобритании и США они находятся на совершенно ином уровне в сравнении с Россией.
«НиК»: К каким последствиям для нефтяных компаний, активно использующих офшорные схемы владения, может привести пересмотр условий налогового соглашения с Кипром, учитывая то, что отрасль и так в последние годы ощущает на себе серьезное усиление налоговой нагрузки? Можно ли ожидать, что владельцы некоторых компаний все же предпочтут вернуться в российскую юрисдикцию, поскольку налогообложение дивидендов и прочих транзакций «у источника» станет для них слишком серьезным дополнительным изъятием доходов?
— Продолжу ответ на предыдущий вопрос: по моему мнению, налоговая оптимизация в данном случае — это некая вторичная причина того, почему российские компании активно используют офшорные структуры. Поэтому, несмотря на то, что налоговое соглашение с Кипром будет пересмотрено, вряд ли произойдут какие-то принципиальные изменения.
Дело в том, что крупные нефтегазовые компании традиционно использовали офшоры в двух целях.
Первая — обезопасить бизнес, в том числе путем вывода сделок из юрисдикции российского права, вторая — скрыть непосредственных бенефициаров этих сделок, в особенности с участием госкомпаний.
Мы можем только догадываться, какие люди стоят за этими сделками, но с определенной уверенностью можно утверждать, что зачастую это госслужащие и их родственники. При сохранении подобной ситуации офшорное структурирование сделок будет продолжаться при любых изменениях налоговых режимов. К тому же предложенное Кипру и другим юрисдикциям увеличение ставки налога на дивиденды и проценты на 15% сложно назвать какой-то запредельной нагрузкой, которая приведет к тому, что владельцы бизнесов перестанут использовать офшорные юрисдикции и незамедлительно станут перерегистрировать компании в России. Вряд ли что-то изменится и в случае использования офшоров в трейдинговых схемах, поскольку здесь основным смыслом присутствия офшорных структур тоже не является налоговая оптимизация. Тем не менее, можно надеяться, что бюджет получит какие-то дополнительные доходы — это пока единственный очевидный плюс от пересмотра условий соглашений.
«НиК»: Хорошо известно, что деофшоризация — это глобальный процесс, Россия здесь отнюдь не одинока. Насколько российские меры в этом направлении соответствуют мировым трендам?
— Если говорить о таких странах, как США, Великобритания, государства Евросоюза, то в них главная цель использования офшоров юридическими и физическими лицами заключается в оптимизации налогообложения. С этим действительно идет активная борьба во всем мире, и Россия в этой борьбе участвует. В частности, мы уже давно присоединились к международной антиофшорной конвенции BEPS, и в этом смысле Россия входит в число тех крупных глобальных игроков, которые находятся на острие борьбы с незаконной налоговой оптимизацией. Здесь мы не отстаем от мировых трендов: у ФНС существуют очень эффективные соответствующие инструменты, накоплена большая положительная практика, в том числе судебная — практически все судебные споры, связанные с оптимизацией налогов через офшоры, налоговые органы выигрывают.
Но для России, повторю, по-прежнему актуальны другие задачи использования офшоров — либо спрятать капиталы, либо защитить их от государства в безопасной юрисдикции, где право собственности больше защищено. Первая схема чаще всего используется в тех странах, где правящая элита незаконно зарабатывает деньги у себя в стране и затем пытается вывести их за рубеж, чтобы там потратить. Вторая — напоминает о реальной ситуации с гарантиями прав собственности в России.
Пока у нас в стране не будут достаточно развиты политическая и судебная системы, пока коррупционная составляющая ведения бизнеса в России существенно не снизится, российская юрисдикция не станет привлекательной для компаний, а следовательно, использование офшорных структур будет продолжаться, как и прежде.
«НиК»: Можно ли привести примеры из мировой практики, когда государствам действительно удавалось достичь серьезных успехов на этом пути, добиваясь своих целей в фискальной политике и при этом не ущемляя интересов бизнеса? Насколько подобные решения применимы в российских реалиях?
— В мировой практике борьба с использованием офшоров касается в первую очередь транснациональных корпораций наподобие Google, Apple, Microsoft, Starbucks и т. д. Та же Apple еще сравнительно недавно структурировала свои налоговые платежи через ирландскую юрисдикцию, где ставка налога на прибыль была почти втрое ниже, чем в США. Однако Евросоюз своей директивой квалифицировал 12-процентную ставку по налогу на прибыль в Ирландии для Apple как незаконную государственную помощь, такие же решения были приняты в отношении Starbucks по Нидерландам и Fiat по Люксембургу. В результате трем этим компаниям были доначислены огромные суммы налогов, и Apple была вынуждена прекратить использовать ирландскую юрисдикцию и по-другому структурировать свою налоговую нагрузку. Наверное, этот опыт можно назвать успешным, но едва ли можно утверждать, что он не ущемил бизнес Apple.
Иными словами, нет таких способов, которые позволяют одновременно и бороться с оптимизацией налогов через офшоры, и не навредить компаниям. Поэтому любая антиофшорная кампания так или иначе отразится на прибыльности и рентабельности бизнеса, использующего офшоры для снижения налоговых издержек. Однако не надо впадать в крайности: если государство не пойдет на решения, которые поставят бизнес на грань банкротства (например, путем доначисления налогов, штрафов, пеней за прошлые периоды), то вряд ли деофшоризация приведет к фатальным последствиям. России надо идти таким же путем. Первая задача — взять под контроль крупные компании и крупные перемещения капиталов, поскольку затраты по администрированию в данном случае оправданы в сравнении с теми доходами, которые может получить бюджет. После этого можно ожидать, что соответствующие меры распространятся и на менее крупный бизнес.
Между тем последние налоговые инициативы российских властей по введению ежегодного международного единого налога на вмененный доход (в размере 5 млн рублей с одного юридического лица) вместо отчетности и обложения прибыли контролируемой иностранной компании (КИК) показывает, что у России и здесь пресловутый собственный путь. Мы решили начать «деофшоризацию» с мелкого и среднего капитала, а крупному капиталу, наоборот, предоставить инструменты и стимулы для еще большего использования офшорных структур при своей деятельности. А поскольку весь нефтегазовый сектор относится именно к крупному капиталу, то его деофшоризацию при таком подходе мы вряд ли увидим.
«НиК»: Насколько деофшоризации российской нефтегазовой отрасли будет способствовать усиление санкционного давления со стороны западных стран (сейчас много говорится о перспективах «адских санкций» в случае избрания президентом США Джо Байдена)? Определенные признаки этого уже есть — в июне, к примеру, «Газпром» перевел свои акции НОВАТЭКа из кипрской юрисдикции в российскую.
— Этот фактор я расцениваю как более серьезный в сравнении с изменением налогового соглашения с Кипром и другими странами.
Уже существующие антироссийские санкции заставили многие компании — по крайней мере государственные — не использовать офшорные схемы при структурировании своего капитала и совершаемых сделок, поскольку это попросту становится опасным.
Но надо разделять собственно корпоративные цели — когда офшоры используются просто потому, что так удобнее вести бизнес с западными партнерами, — и неофициальные мотивы использования офшоров наподобие трейдинговых структур, которые встраиваются в цепочки поставок нефти и газа за рубеж. Во втором случае санкции оказываются бессильны — можно ожидать, что сделки будут просто более сложно структурироваться, а капиталы прятаться более изощренно.
«НиК»: Один из главных пунктов критики офшорной экономики — непрозрачность реальных бенефициаров крупного бизнеса. Но на практике нередко можно видеть, что существование многих компаний в российской юрисдикции не означает прозрачности схем владения бизнесом. Скажем, вот здесь очень подробно разбирали историю с газпромовскими подрядчиками, которые стали принадлежать неким странным гражданам. Не выглядит ли в таком случае деофшоризация политикой двойных стандартов, учитывая то, что за многими компаниями, работающими в российской нефтегазовой отрасли, особенно в качестве подрядчиков, скрываются все те же высокопоставленные чиновники, силовики и их родственники?
— Я не считаю, что в данном случае деофшоризация — это политика двойных стандартов. Тот факт, что подрядчики крупных госкомпаний, как правило, оформлены на друзей, родственников или партнеров их руководства, не отменяет необходимости борьбы с выводом денежных средств из России в офшорные юрисдикции с целью их спрятать или в лучшем случае завести обратно под видом иностранных инвестиций. Однако есть и определенная взаимосвязь между этими двумя явлениями. Можно предположить, что усиление санкций приведет к увеличению структурирования сделок при помощи российских компаний, при этом реальные бенефициары будут прятаться за подставными лицами. Но это, скорее всего, смогут сделать только те бенефициары, которые очень сильно приближены к власти и уверены в том, что в России у них не заберут активы. Но те чиновники и близкие к ним бизнесмены, у которых такой уверенности нет, продолжат структурировать сделки через офшоры — пусть это и будет стоить дороже.
Беседовал Сергей Танакян