«Нефть и Капитал» публикует перевод мнения международного эксперта нефтегазовой отрасли, главы инвестиционного фонда CREON Capital Фареса Кильзие, опубликованного на сайте международного общественного телеканала France 24.
Несмотря на то, что цены на нефть опустились ниже критической для российского бюджета отметки в $40 за баррель, их падение повлияет в одинаковой степени и на Россию, и на страны ОПЕК, и на американскую сланцевую отрасль. А после пандемии коронавируса мировая нефтяная отрасль вряд ли останется прежней.
В конце марта спотовые котировки Urals с поставкой в Северо-Западной Европе опустились ниже $15 за баррель, хотя еще в конце февраля они превышали отметку в $50. Многие наблюдатели сегодня связывают столь сильный обвал цен с разрывом сделки ОПЕК+, подспудно обвиняя Россию в приостановке соглашений о сокращении добычи. Однако в реальности такой исход был предопределен еще в момент их подписания в декабре 2016 года.
Вступив в союз с теряющим влияние картелем ОПЕК, Россия намеревалась посодействовать балансировке рынка и стабилизации цен, а также привлечь дополнительные бюджетные доходы. И за счет сокращения добычи этого действительно удалось достичь: по данным Всемирного банка, с 2016-го по 2018 год цена барреля Brent выросла с $44,1 до $71,1, при этом федеральный бюджет из дефицитного (3,7% ВВП в 2016 году, по оценке IHS) стал профицитным (2,8% ВВП).
Однако, как показывает история, у картелей — бесславный конец.
Не зря в российском и зарубежном антимонопольном законодательстве закреплен запрет на создание картелей, ведь они наносят вред не только потребителям, но и учреждающим их производителям. Именно поэтому разрыв сделки ОПЕК+ был неизбежен.
Впрочем, обреченность формата ОПЕК+ не отменяет вопрос, почему мартовские переговоры о продлении сделки обернулись провалом. По всей видимости, в канун саммита ОПЕК и встречи министров ОПЕК+, проходивших в Вене 5 и 6 марта, Саудовская Аравия подготовила два плана действий — план A, в рамках которого Россия должна была согласиться с сокращением добычи на 1,5 млн баррелей в сутки (б/с) и не оговаривавшимся ранее продлением сделки до конца 2020 года, и план B, суть которого можно выразить одним словом — демпинг.
Заранее понимая, что Россия, в силу технологических сложностей и контрактных обязательств, не сможет оперативно решиться на столь сильное сокращение добычи (такой шаг требовал времени для дополнительных консультаций), Саудовская Аравия выбрала план B, выставив Россию в качестве оппонента в том, что сегодня называется «ценовая война». Однако у России не было ни желания, ни намерений подрывать рынок и терять доходы от экспорта нефти, особенно на фоне неопределенности на сырьевых рынках из-за пандемии коронавируса. Поэтому обвинять Россию в зачинательстве демпинга в корне неправильно и не логично.
Инициатива демпинга — именно демпинга, а не ценовой войны, как неверно называют текущую ситуацию на нефтяном рынке — принадлежала Саудовской Аравии, которая теперь будет нести последствия «ценового шока» и будущих рисков.
Именно Саудовская Аравия пошла ва-банк и предъявила России ультиматум в тот момент, когда пандемия коронавируса охватила мировую экономику.
Последствия этого шага для остальных стран-членов ОПЕК будут ужасными, а для некоторых — даже фатальными: европейские страны-потребители нефти крайне негативно относятся к демпингующим. Такое поведение ведет к отказу от долгосрочных соглашений, и инициаторы демпинга оказываются в конечном счете в «черном списке» поставщиков. Именно это случится рано или поздно.
Для российского бюджета нынешнее падение цен на нефть означает стресс-тест, к которому он приспособится благодаря множеству альтернатив. Зависимость России от «нефтяной иглы» гораздо ниже, чем считают многие обозреватели. Так, по данным Росстата, в 2018 году добыча сырья составляла 43% от общего объема российской промышленности, а доля обрабатывающих производств — 47%. Одновременно, по данным Creon Energy, экспортные доходы от экспорта нефти составили 21% российского ВВП, у Норвегии этот показатель достигает 32%. А по показателю производства нефти на душу населения в год Россия с ее 4,128 л находится далеко позади Норвегии (18,000 л), Саудовской Аравии (18,502 л) и Кувейта (35,536 л).
Таким образом, последствия падения нефтяных цен будут для России ничуть не более драматичными, чем для других крупных нефтедобывающих стран.
Свободное падение цен на нефть сильно ударило по уязвимой отрасли добычи сланцевой нефти в США. В течение последних четырех лет она перешла под контроль финансового сектора, который вложил огромные средства в компании без устойчивых конкурентных преимуществ на глобальном нефтяном рынке. Например, они инвестировали в производства «легких» сортов нефти, которые не востребованы ни на внутреннем американском рынке, ни на внешних рынках. Такие сорта уже торгуются в огромном объеме на мировом рынке рядом стран-производителей, в том числе и членами ОПЕК, которые напрямую зависят от «легкой» нефти».
Похоже, стремление к «энергетической независимости» привело американские власти, инвесторов с Уолл-стрит, банки и фонды к экономически нецелесообразным инвестициям.
Они все сильнее вкладывались в расширение бизнеса и в новых игроков, что обернулось лишь увеличением издержек, для покрытия которых потребовались еще большие капиталовложения. Компании выпускали векселя, проводили допэмиссии акций и размещали долговые бумаги, которые, однако, вскоре становились «мусорными» из-за несоответствия ожиданий реальным финансовым показателям.
К счастью, эта картина была ясна регуляторам по всему миру, а потому нынешний обвал цен — подходящий повод, чтобы задаться вопросами: как дальше бороться с разрастающимся, пожирающим деньги феноменом, и насколько верна избранная бизнес-стратегия?
Зачем рынку свыше шести тысяч операторов буровых работ? Может быть, целесообразнее выработать новый рациональный подход, или провести консолидацию, принимая во внимание реальную, а не надуманную национальную заинтересованность в нефти?
Наконец, пандемия коронавируса привлечет внимание к экологическим проблемам в отрасли.
После нынешнего кризиса экологичный подход станет важным как никогда. Инвесторы придут к пониманию, что зеленые технологии, такие как ветряная, солнечная или водородная энергетика, гораздо надежнее и намного более устойчивы для инвестиций. Они гораздо более привлекательны, чем рискованные ставки на углеводороды, которые однажды просто исчезнут. Горькая правда заключается в том, что симптомы и последствия коронавируса для мировой экономики очень схожи с последствиями для человечества: он косит старые, слабые и хронически больные отрасли, укрепляя иммунитет у молодых и здоровых.
К сожалению, сопутствующий ущерб неизбежен, но он точно минует зеленую экономику.
Нефтяные компании, которые сумеют пережить нынешний кризис, продолжат наращивать инвестиции в свое развитие, тем более что они уже переводят бизнес на рельсы наступающей зеленой эры. Но приблизить этот момент удастся лишь при одном условии: не допустить демпинга на нефтяном рынке.
По иронии, материал был написан утром 1 апреля — в день, когда истек срок сделки ОПЕК+, а в США приземлился российский самолет с медицинским оборудованием для противодействия эпидемии коронавируса.
Доктор Фарес Кильзие, председатель совета директоров Creon Group