Заветы Елбасы, часть вторая

Продолжение. Часть первая опубликована 28.03.2019

Периферийная многовекторность

По данным МВФ, в 2017 г. номинальный ВВП Казахстана на душу населения составлял $8840 — чуть ниже среднемирового. По показателю ВВП по паритету покупательной способности (ППС) Казахстан с Россией и Турцией в пятой десятке государств. Казахстан можно отнести к полупериферии — крепкий «середняк», прилагающий большие и порой эффективные усилия, чтобы на равных конкурировать с лидерами.

Более пристальный взгляд свидетельствует, скорее, о том, что по ряду критериев страна недалеко ушла от нижних этажей в иерархии мировой экономики, где расположены те, кто специализируется на экспорте сырья, обогащающем местную верхушку.

В нынешнем десятилетии доля нефти в казахстанском экспорте несколько снизилась (62% в середине 2017 г. против 73% в середине 2012 г.), но произошло это во многом за счет снижения мировых цен. На экспорт отправляется порядка 80% добываемой нефти.

Что касается внутреннего потребления, нельзя не вспомнить регулярные топливные кризисы последних лет, возникавшие из-за нехватки перерабатывающих мощностей. Добиться почти полного закрытия потребности в горючем удалось лишь в 2018 г. с завершением реконструкции крупнейших НПЗ — Павлодарского, Шымкентского и Атырауского. И это при сравнительно небольшой емкости внутреннего рынка страны с населением порядка 18,5 млн человек.

О том, добился ли Казахстан за счет нефтяных доходов диверсификации экономики, направляя инвестиции в развитие промышленности высоких переделов, можно судить по структуре экспорта. Помимо углеводородов и продуктов их переработки, в десятку ключевых экспортных статей, по данным Министерства национальной экономики Казахстана, входят медь, ферросплавы, плоский металлопрокат (закупаемый в основном Россией), продукты неорганической химии, алюминий и пшеница. Иными словами, подавляющая часть экспорта — это сырье и некоторые продукты первичной переработки.

По словам независимого экономического аналитика Александра Полыгалова, Казахстан действительно достиг определенных успехов в снижении нефтегазовой составляющей экономики. С 2005 г. нефтегазовая рента (рассчитанная по методологии Всемирного банка как разница между себестоимостью добычи и ценой продажи нефтегазовых ресурсов, умноженная на годовую добычу) снизилась примерно с 27% от казахстанского ВВП до 10-15% (в зависимости от цен на нефть), то есть почти до российского уровня, который в последние несколько лет стабильно на 1-2% ниже.

Но, уточняет Полыгалов, надо сделать важную оговорку.

Если в России в последние годы наряду с сервисными секторами росли и отдельные несырьевые обрабатывающие отрасли, не до конца умершие в 1990-е гг., в Казахстане росла практически только торговля, финансы и сфера услуг.

Доля инвестиций в добывающие отрасли (по сути, в добычу нефти и газа; доля угледобычи или добычи медных руд гораздо меньше) и сегодня занимает в Казахстане порядка трети от общего объема инвестиций. На обрабатывающие отрасли приходится лишь около 11%, причем от половины до двух третей занимают инвестиции в нефтегазопереработку.

Крупнейшие инвестиционные проекты Казахстана за пределами нефтегазовой сферы, отмечает Полыгалов, связаны, опять же, либо с энергетикой (строительство ТЭС и АЭС, таких как Курчатовская АЭС в Восточно-Казахстанской области — $5 млрд до конца 2022 г., Тургайская ТЭС в Костанайской области — $4 млрд до середины 2021 г.), либо с добычей и первичной переработкой полезных ископаемых (углехимическое предприятие в Карагандинской области — $2,6 млрд до конца 2022 г., добыча фосфоритов в Жамбылской области — $2,5 млрд до конца 2021 г., горнообогатительные мощности на месторождении меди в Восточно-Казахстанской области — $1,2 млрд до конца 2021 г.), либо со строительством трубопроводов для транспортировки все тех же нефти и газа.

Прямым следствием слабой диверсификации экономики оказывается высокая уязвимость к динамике цен на нефть.

«Достижения, объективно вполне достойные (ВВП на душу населения по ППС сопоставим с российским; меньшее, чем у России, неравенство в доходах и более высокий темп экономического роста при гораздо более скромных стартовых позициях Казахстана по сравнению с Россией), сочетаются с угрозой финансовой разбалансировки, — отмечает Полыгалов. — Дефицит бюджета на 2019 г. составляет около $13,6 млрд, более половины средств, имеющихся в Национальном фонде, и порядка 8% ВВП — рекорд сомнительного характера. Внешний долг — около $167 млрд и почти равен номинальному ВВП».

Стратегия развития страны до 2050 г., представленная в национальном послании Назарбаева в конце 2012 г., предполагает, что к середине столетия доля нефти в экспорте снизится до 30%. Будут ли реализованы эти планы — пока отвлеченная теория. Куда более прикладной вопрос, удастся ли преемникам Назарбаева продолжать балансирование между Россией и Китаем (ближайшие соседи), Турцией (образец культурной политики), Европой (главный покупатель нефти) и США (основной поставщик технологий для разработки нефтегазовых месторождений). Мастерство одновременной игры на нескольких досках было и остается важнейшим политическим качеством Назарбаева, но поддерживать баланс в условиях обостряющихся геополитических противоречий будет все сложнее. Далеко не полностью решены вопросы интеграции страны и формирования гражданской нации — такие же узнаваемые приметы периферийных стран, как и ориентация на сырьевой экспорт.

«Назарбаева многие сравнивают с Кемалем Ататюрком. На первый, примитивный взгляд, сходство налицо: оба сделали из упадочных азиатских исламских стран передовые светские вестернизированные государства. В реальности больше различий,

— говорит российский политолог Станислав Смагин. — Глубоко исламским Казахстан никогда не был: для большинства казахов вероисповедание — это лишь один из традиционных факторов идентичности, его значение слабее этноплеменного. По-настоящему модернизированным и вестернизированным Казахстан был в рамках советского проекта. Залогом и локомотивом выступало русскокультурное население, на момент заката СССР имевшее численное большинство; вместе с русифицированными городскими казахами большинство было явным. В эпоху независимости под флером «интеграции в мировое сообщество» произошел откат в архаику. Русскокультурное население начали вытеснять, в особенности из бизнеса и сферы управления, с меньшим нахрапом, чем дерусификация Украины, но, пожалуй, с еще большей целеустремленностью. Проект «казахстанской нации» постепенно заменен на казахскую; русскую письменность, вполне эффективно выполнявшую роль проводника в европейскую и мировую культуру, демонстративно заменили на латиницу.

Нервом и каркасом политической жизни стали взаимоотношения между кланами, и здесь Нурсултан Абишевич выполнял роль маклера, крупье, посредника и балансира. Выполнял эффективно — звание эффективного и умного политика у него отнять сложно.

Но факт остается фактом: главными выгодополучателями государственности оказались верхушки кланов, затем, с огромным отрывом, простые казахи. Иноэтничные казахстанцы — в подвале иерархии».

Безусловно, есть соблазн утверждать, что значительная часть особенностей экономической и политической системы Казахстана в той или иной степени присуща и России. Отрицать определенное сходство вряд ли стоит, но отличия более рельефны. В России даже близко нет такого уровня слияния власти и собственности, как в Казахстане: национальные богатства и политическое поле не монополизированы одним кланом, точнее — одной семьей. В России куда более «вегетарианское» отношение власти к оппонентам.

Репрессивное лицо режим Назарбаева демонстрировал не раз. И самый известный эпизод — подавление протестов в Мангистауской области в 2011 г. — непосредственно связан с нефтегазовой отраслью. Симптоматика конфликта напоминала реалии колониального капитализма XIX века. Ядром расстрелянной забастовки нефтяников в Жанаозене выступили сотрудники компании «Каражанбасмунай», совместного предприятия АО «Разведка Добыча «КазМунайГаз» и китайской госкорпорации CITIC Group (до этого контролирующим акционером была канадская Nations Energy Company Ltd.). После того как сотрудники «Каражанбасмуная» выступили с требованием повышения зарплат в соответствии с международными стандартами и улучшения условий труда, директор, китаец Юань Му, потребовал привлечь к ответственности за «разжигание социальной розни» профактивиста Наталью Соколову, которая была приговорена судом к 6 годам лишения свободы. Последующий ввод войск в Жанаозен и объявление чрезвычайного положения наглядно продемонстрировали, на чьей стороне власти.

Еще один пример того, что нефтегазовые доходы не стали для Казахстана полноценным национальным богатством, — сохранение огромной диспропорции между регионами. Уровень подушевого ВРП в Алма-Ате, Астане (переименованной в Нур-Султан) и Атырауской области кратно превосходит показатели других регионов, напоминая об анклавном характере модернизации страны.

«Казахстан в некоторых аспектах недалеко ушел от ситуации, имевшей место во времена Казахского ханства, когда существовали три жуза, различающихся и географически, и по составу элит, и статусно,

— отмечает Полыгалов. — Если посмотреть на географическое распределение инвестиций, легко увидеть, что 3 региона — нефтеносная Атырауская область (Младший жуз), южная Алматинская область (бывшая столица Казахстана, колыбель Старшего жуза) и Акмолинская область (где находится нынешняя столица Астана — Нур-Султан) — концентрируют более 55% инвестиций. Но в Казахстане еще 11 регионов. Региональные диспропорции дополняются этническим национализмом и салафизмом. Угроза географического раскола вполне серьезно воспринимается в том числе и на низовом уровне. Как говорит мой собеседник-россиянин, живущий в Казахстане, южные и западные регионы больны салафизмом: на юге — уран, на западе — нефть и газ. И там и там — резкое неприятие верховной власти».

По его мнению, сложности, с которыми сегодня сталкивается Казахстан, по сути, оборотная сторона успехов: они способствовали росту аппетитов как населения, так и, что гораздо опаснее, элит.

«Хватит ли у элит мудрости не пойти по стопам элит поздней Российской империи, позднего СССР и современной Украины? Хватит ли им способности осознать, что в случае эскалации победитель, перераспределивший пирог в свою пользу (кем бы он ни был), выяснит, после того как пыль осядет, что, хотя у него большая доля пирога, он имеет дело с гораздо меньшим пирогом? Пока ответ неочевиден. В рамках теории государственного распада уже можно разглядеть наметившиеся линии, по которым он пойдет при неблагоприятном варианте. Впрочем, это лишь сценарий, отнюдь не предопределенный и не самый очевидный. Пока, несмотря на все противоречия, объективные успехи Казахстана в сочетании с выработанной текущей властью схемой транзита власти, в общих чертах повторяющей китайскую схему времен Дэн Сяопина, сделают гораздо более возможным сценарий, благоприятный для Казахстана», — прогнозирует аналитик.

«Положение в нефтяной отрасли отражает положение страны в целом: клановая приватизация и включение в мировой рынок на правах сырьевого придатка под громкий треск о «ценностном выборе» и «западном будущем»,

— констатирует Смагин. — Доля европейских и американских компаний на национальном нефтегазовом рынке приближается к половине. У китайцев порядка четверти нефтедобычи и 20% рынка нефтепродуктов; менее весомо, но ощутимо присутствие российских игроков. Конечно, в бюджет идут налоги и вывозные таможенные сборы, но их влияние на благосостояние населения, пожалуй, меньше, чем влияние на российское благосостояние нефтяных «тучных лет» — тогда хотя бы были реализованы «национальные проекты».

Можно ли, учитывая все это, утверждать, что нефть служит интересам Казахстана и его народа? Как говорил небезызвестный киноперсонаж, «не очень».

Николай Проценко