Нефтяной рынок в ловушке импортозамещения США

Мировой рынок нефти пока еще не может выйти из зоны турбулентности. Договор ОПЕК с независимыми производителями нефти о сокращении добычи наступил на вполне прогнозируемые «сланцевые грабли» США, поэтому цены на сырье остались ниже ожидаемых значений. Вместе с тем никто из серьезных отраслевых аналитиков и не прогнозировал резкого, как по волшебству, изменения настроения на рынке. Скорее, сам договор с картелем стал победой нефтедобывающих стран, которые таким образом задекларировали свою способность бороться за общие экономические интересы.

В России за всеми нюансами нефтяного рынка принято следить достаточно пристально. Однако отличительной особенностью российской политической элиты, особенно относящейся к финансовому сектору, является постоянное самобичевание проблемой большой зависимости экономики страны от сырьевого фактора. Очередное заявление об этом было сделано экс-главой Минфина РФ Алексеем Кудриным на конференции в Высшей школе экономики.

«Мы не перешли от старой модели работы нашей экономики, новая не появилась. Поэтому наша зависимость от нефти остается достаточно высокой», – заявил бывший министр. Нынешний глава Минфина Антон Силуанов парировал Кудрину, сообщив, что «Россия все меньше и меньше зависит от сырья. Раньше бюджет действительно больше чем наполовину формировался за счет нефтегазовых доходов, сейчас эта зависимость гораздо ниже».

О том, чего ждать от мирового рынка углеводородов и насколько для России важны цены на черное золото, журналу «НиК» рассказал директор аналитического департамента ГК «Альпари» Александр Разуваев.

«НиК»: В настоящее время делается огромное количество совершенно противоположных заявлений о состоянии нефтяного рынка. Кто-то говорит, что цена на нефть будет расти, другие – что будет падать. Любопытно, но «упаднические» настроения главным образом присутствуют у руководителей российского финансового сектора. В связи с этим хотелось бы понять, какова на данном этапе себестоимость добычи барреля нефти в России?

– Себестоимость добычи у всех компаний составляет примерно от $2 до $3, максимум – $4 за баррель. Естественно, на конкретных месторождениях показатели могут отличаться, поэтому это усредненные цифры. И это только себестоимость добычи, в которой не отражаются инвестиционные расходы, то есть средства, затраченные на бурение скважин, обустройство месторождений и т.д. Инвестиционные расходы обычно можно посмотреть в отчетах о движении денежных средств компаний.

«НиК»: В начале 2000-х годов, при постепенном росте цен на нефть, многие компании, например «Сибнефть», заявляли о том, что для них комфортно закладывать цену исходя из $17-20 за баррель…

– Я думаю, они закладывали цену с инвестициями. Напомню, что, к сожалению, времена тогда были темные, налог на прибыль никто платить не хотел и часто себестоимость завышалась. Был и еще один момент, связанный с инвестициями: основные фонды российской нефтянки, бывшей советской, по отчетности были занижены. Соответственно, заниженной была и амортизация. Налоговая база налога на прибыль получалась завышенной. И компании старались ее уменьшить любыми способами.

«НиК»: Зачастую создается ощущение, что торгуют в основном «бумажной» нефтью. Иначе говоря, параллельно существуют два рынка – фьючерсной торговли нефтяными котировками и углеводородного сырья. В связи с этим возникает вопрос: насколько зависит потребление нефти от цены на нее?

– Теоретически чем выше цена продукта, тем спрос на него должен быть меньше. Но, судя по примерам из глобальной экономики, это далеко не всегда так. Конечно, бывали исключения. Например, в 2008 году, когда нефть вышла на $140 за баррель, в Европе прошли митинги рядовых граждан. Но, как правило, переложить рост цен на потребителя можно. К тому же если мы посмотрим на готовый продукт, то в нем себестоимость сырья не очень велика. Поэтому в принципе все разговоры «нефть сейчас подорожает, нас ждет глобальная экономическая рецессия» – это немножко пустое.

У нас часто ругали советскую и постсоветскую экономику за то, что никто не думал о стоимости энергоресурсов. В современной России модернизация полностью состоялась, то есть деньги считаются. Это касается и нефтепродуктов, и газа при производстве энергетики. По-моему, в Белоруссии Лукашенко тоже над этим вопросом работал. А вот, кстати, Украина, по-моему, нет.

«НиК»: Если возвращаться к реальной нефти, какую роль в цене на энергоносители играют спекуляции? Или именно из них она и состоит?

– Нефть – это любимая игрушка спекулянтов. Действия инвестиционных банков как для повышения, так и для понижения цен, а также ставки Федеральной резервной системы США имеют очень большое значение для нефтяного рынка. Поэтому нельзя рассматривать нефть как просто обычный товар.

«НиК»: А те знаменитые танкеры с нефтью, что стоят в районе Сингапура, – это «бумажная» нефть или настоящая?

– Конечно, помимо спроса и предложения – я хочу купить, ты хочешь продать какой-то актив, – присутствует серьезная спекулятивная составляющая. И хотя считается, что спекулянт покупает риск, обеспечивает ликвидность и так далее, действия финансовых домов на рынке нефти зачастую приводят к дисбалансу. В принципе, если это нормальные спрос и предложение, должно быть так: добыли, продали и все.

«НиК»: А есть ли свободная нефть, которую добыли, но не продали, потому что она не нужна?

– Считается, что избыток предложения был до соглашения с ОПЕК. Сейчас идет снижение добычи, но в США активнее стали добывать сланец. Что же касается использования танкеров под хранилище и т.д., то есть две точки зрения. Первая утверждает, что нефть в танкерах – это избыток, который не был продан. Вторая – владельцы этого сырья намеренно не продают нефть, так как ждут более высоких цен. Поэтому на проблему танкеров можно смотреть по-разному.

«НиК»: Не секрет, что большинство компаний, добывающих сланцевую нефть в США, терпят огромные убытки. На Ваш взгляд, феномен сланцевой нефти – это игрушка американского давления на рынок или что-то иное?

– Они закредитованы, говорили даже, что из-за их дефолта может разразиться финансовый кризис. Однако я не думаю, что у сланцевой добычи будет такая сюжетная линия. Когда-то, в нулевые годы, президент США Джордж Буш, над которым тогда все смеялись, говорил, что США должны так развивать технологии, чтобы не быть зависимыми от экспорта углеводородов с Ближнего Востока. Вот они и развивают технологии. Изначально у этой добычи была очень большая себестоимость и экологические проблемы, но они работают и снижают издержки. Выражаясь нашим языком, сланцевая добыча – это политика Соединенных Штатов по импортозамещению. Я не вижу никакого «сланцевого заговора» по отношению к России, Саудовской Аравии или Ирану. Технологии не стоят на месте, они развиваются. Кредиты сланцевым компаниям идут. Долги их не сильно беспокоят, поскольку они могут их рефинансировать. То есть сланцевая добыча – это реальность нефтяного рынка, с которой надо считаться.

«НиК»: По мнению специалистов, в России до 75% нынешних запасов – это трудноизвлекаемая нефть. По логике вещей, добыча именно такой нефти должна очень сильно влиять на нефтяные цены. На Ваш взгляд, увеличение добычи трудноизвлекаемой нефти приведет к росту цен на углеводороды?

– Когда в 2014 г. нефть провалилась, многие финансовые компании писали о том, что средняя себестоимость по отрасли составляет $60-80 за баррель. Приводили пример 2008-2009 годов, когда цена на сырье ушла вниз, а потом резко отскочила. Тем не менее за прошедшие полтора года нефть падала и ниже $30. И пока восстановление докризисных цен не просматривается. С моей точки зрения, значение себестоимости влияет не на текущие цены, а на будущие инвестиционные проекты. Условно говоря, наша Арктика в целом будет рентабельна при цене барреля выше $100. Поэтому пока Россия и не занимается активной добычей в этом регионе. У нас и без Арктики добыча и экспорт растут.

«НиК»: Сейчас эксперты озвучивают разные прогнозы. Например, зампред ВТБ Юрий Соловьев заявляет, что в компании видят «ослабление рубля в среднесрочной перспективе» и опасаются «падения цены на энергоносители». Глава Внешэкономбанка Сергей Горьков считает, что цены выше $60 никогда не будут. Глава Сбербанка Герман Греф говорит о том, что, по его мнению, после 20-30 года цена на нефть начнет снижаться и будет падать уже до упора. Что это?

– Я разделяю консервативный подход аналитиков, которые стараются, например, при текущей нефти в $54 за баррель в модель поставить $45. То есть цену всегда надо закладывать консервативную. Кроме того, есть категория людей, которая искренне верит, что весь реальный сектор экономики – а это не только нефть и газ, электроэнергетика и металлы – уже давно в прошлом. Реальны только Facebook и Twitter. По их мнению, технологии настолько продвинутся вперед, что спрос на нефть резко упадет.

С моей точки зрения, это несерьезно. Более того, если посмотреть на российские нефтегазовые холдинги, их запасы сырья самые большие в мире. Но есть люди –профессиональные плакальщики, они размышляют примерно следующим образом: мы точно знаем, что нефть упадет, рубль упадет и мы все умрем. Обычно это всякие блогеры и так далее.

«НиК»: Но Греф все-таки в первую очередь не блогер…

– У Грефа культ «умной экономики» – это когда реальный сектор будет вытеснен какими-то передовыми технологиями. И действительно, если мы посмотрим на структуру мировой экономики, то увидим, что за сто лет она может сильно измениться. Однако я не думаю, что нефть окажется ненужной уже через 20-30 лет. Более того, нефтегазовый сектор – это глобальное конкурентное преимущество России. Традиционно российский военный экспорт дает стране $15 млрд в год. Выручка от «Роснефти» при нынешних ценах на нефть примерно $80 млрд. Другое дело, что черное золото добывает ограниченное число производителей и, соответственно, возможно манипулирование ценами. Я имею в виду игру на понижение, подобно тому как в 1980-е годы была согласованная договоренность США и Саудовской Аравии уронить нефть.

«НиК»: Можно ли сейчас говорить о том, что зависимость российской экономики от нефти и газа падает?

– Растет добыча, но внешние цены так просели, что выручка снизилась и, конечно, доля нефтегаза в ВВП тоже уменьшилась. Это произошло не из-за программы импортозамещения или развития конкурентоспособных технологий, а потому что цена упала. Есть и другой момент: ВВП России становится более умным и национально ориентированным. Соответствует действительности то, что президент Владимир Путин говорил о выручке IT-компаний и софт-компаний, – $7 млрд. Понятно, что по сравнению с «Роснефтью» это не так много, но все-таки структура экономики становится более умной.

«НиК»: Какой рубль выгоден России?

– Рубль – сырьевая валюта, это все справедливо, но все-таки процентные ставки во многом зависят и от процентных ставок Банка России. Конечно, нефть тоже влияет, но все-таки рубль – это еще и финансовые факторы. Поэтому, когда наше правительство говорит, что России нужен слабый рубль, надо понимать, что это нужно не для экономики, а для бюджета. Взять налоги с «Роснефти» или ЛУКОЙЛа намного проще, чем с теневого сектора. А теневой сектор в России – это, как-никак, $300 млрд.

Я сторонник сильного рубля, и в том укреплении, которое есть сейчас, я ничего плохого не вижу. Это не только низкая инфляция, но и доступ к качественным товарам и технологиям, ведь почти во всех производственных цепочках присутствует импорт. По-моему, только деревообработка хорошо выигрывает от девальвации. Ну и нефтяникам как экспортерам тоже нужен слабый рубль.

Есть еще и политические причины для укрепления национальной валюты. Российская Федерация – привлекательная страна для бывших советских республик, не для лидеров, а для граждан, которые едут в Россию работать и хотят с нами дружить. В результате девальвации уровень жизни в Казахстане стал чуть выше, чем в РФ. Хотя структура их экономики близка к российской. Конечно, Казахстан не под санкциями, но реально надо посмотреть политику национальных банков, кто и как опускал валюту.

Существует еще одна причина, по которой нам нужен сильный рубль. В конце мая 2014 г. подписан документ о Евразийском союзе Белоруссии, Российской Федерации, Казахстана и двух стран с более слабой экономикой – Армении и Киргизии. Решено, что Евразийский союз – это единый рынок товаров, услуг и капитала. Решено, что будет единый евразийский Центробанк в Алматы и единая евразийская валюта. Вопрос – когда? Понятно, что единая валюта будет очень похожа на российский рубль. Соответственно, российская валюта должна быть сильной.

«НиК»: Насколько договор с ОПЕК о сокращении добычи был нужен России? Есть ли какие-то другие способы регулирования цен на нефть?

– Договор с ОПЕК – это, я думаю, прежде всего внешнеполитический успех. И все-таки на ценах он сказался. Учитывая тот факт, что никто не верил, что можно договориться. Тем не менее стоит признать, что ставка Федерального резерва США, может быть, более серьезный регулятор, чем ОПЕК. Другое дело, что американцы все-таки задействуют ее в интересах своей экономики. Возвращаясь к теме, может ли нефть рухнуть до $25 в 2017 году. Я считаю, что некоторая вероятность такого падения, а потом отскока назад сохраняется.

Например, падение цены на нефть может произойти в результате финансового кризиса в ЕС. Напомню, что евро может прекратить свое существование в нынешнем виде, если Ле Пен выиграет выборы. Она уже сказала, что новый французский франк будет равен евро. Соответственно, в этом случае французский суверенный долг она будет обслуживать во франках, что фактически означает дефолт. В этом случае в Европе разразится масштабнейший банковский кризис. Евро будет не то что дешевле доллара, я не знаю, сколько он будет стоить вообще. Ясно, что если это случится с Францией, то за ней последует Италия. Следом начнет выходить Испания. Даже если евро останется валютой Германии и еще нескольких стран, это будет очень большая финансовая и политическая турбулентность.

«НиК»: Помимо выхода Франции из ЕС, существуют ли еще какие-то серьезные угрозы для нефтяного рынка? Например, близится IPO национальной нефтегазовой компании Саудовской Аравии – Saudi Aramco.

– Не было бы никогда никакого IPO Saudi Aramco, если бы цена на нефть не упала. Компания оценила себя в $2 трлн. Это не просто дорого, это очень дорого. Если проводить грубое сравнение, это в два раза больше капитализации всего российского фондового рынка, включая «Роснефть» и «Газпром».

Ключевым моментом в оценке любой нефтегазовой компании, которая идет на IPO, является размер запасов. В Saudi Aramco, по-моему, с 1980-х не пересчитывали свой объем. Их уже об этом спрашивали, компания пообещала озвучить размер своих запасов перед размещением. Насколько можно верить цифрам, озвученным саудитами, вопрос спорный. Есть еще и политические риски. Мы видим, что на Ближнем Востоке идут революции и в целом регион нестабильный – сунниты, шииты. Плюс Саудовская Аравия как государство сильно зависит от опресненной воды. Я бы не купил, хотя, конечно, вопрос в цене.

«НиК»: Не так давно был продан пакет акций «Роснефти». Не повлияют ли действия саудитов на дальнейшие приватизационные шаги России? Чтобы люди очень хорошо вложились в IPO Saudi Aramco, а на «Роснефть» или на что-то еще денег не хватило. Такой вариант возможен?

– Глобальная ликвидность все-таки очень велика. Я не думаю, что будут продавать «Роснефть», чтобы купить Saudi Aramco. И мне кажется, Россия не пойдет на реальную приватизацию нефтегазового комплекса. Можно продать на маленькую копеечку часть «Транснефти», введя перед этим в компании нормальное корпоративное управление.

«НиК»: Сейчас все чаще встречается мнение, что «Транснефть» надо как-то разделить. У нее же, как выясняется, есть дополнительные непрофильные бизнесы. Каково ваше мнение по этому вопросу?

– У «Транснефти» даже есть «усушка нефти», и это очень многих бесит. В этой связи замечу, что я не разделяю мнение о том, что госкомпании неэффективны. Это неправда. Например, у нас есть эффективная «Роснефть» и достаточно эффективный Сбербанк. «Транснефть» же абсолютно нерыночная компания, с которой надо что-то делать.

«НиК»: Главные сторонники сохранения «Транснефти» в том виде, в каком есть сейчас, говорят, что не надо трогать работающую систему. Эта идея имеет право на жизнь или все гораздо сложнее?

– Если бы я был премьер-министром Российской Федерации, сделал бы то, что хотел Сечин: присоединил «Транснефть» к «Роснефти». Но не обидев при этом миноритариев.

«НиК»: Но тогда же будет много разговоров о создании очередного супермегамонстра?

– Сейчас многие справедливо ругают российскую экономику из-за того, что в ней госсектор занимает 70%. Тем не менее доля государства будет увеличиваться. Например, ЛУКОЙЛ останется частной компанией. Останется «Татнефть», главным образом по политическим причинам. А вот «Сургутнефтегаз», скорее всего, в итоге вольется в «Роснефть».

«НиК»: В России исторически, как и в любой другой стране, существовали малые нефтяные компании, как добывающие, так и работающие в ретейле или нефтесервисе. Ряд аналитиков уверены, что средний бизнес в нефтяной отрасли скоро исчезнет, другие считают, что это становой хребет экономики. Ваш прогноз по перспективам небольших компаний в отрасли?

– Конечно, это никакой не становой хребет экономики, но они останутся. Дело в том, что у всех крупных игроков есть месторождения со слабым дебитом или с низкой рентабельностью. Они портят операционные или финансовые показатели. Грамотный менеджмент, которому нужна хорошая отчетность, старается избавиться от этих активов, продав их малым компаниям.

«НиК»: А если брать небольшие сети АЗС, которые не входят в вертикально интегрированные компании?

– Эти останутся точно, особенно в регионах. Но там есть своя специфика: насколько я знаю, резко упала рентабельность, ЛУКОЙЛ, например, собирается продавать часть АЗС. Понятно, что вряд ли будет банкротство сети, скорее, смена собственника.

«НиК»: Хорошо, маржа упала. Тот же ЛУКОЙЛ говорит о падении маржи с 2-3 тыс. рублей почти до нуля – 8 рублей. Получается, что изначально эти АЗС жили на марже? Все-таки прибыль 2-3 тыс. рублей – это немало.

– Я думаю, нефть упала, деньги все стали считать, вот и решили продавать малоприбыльные активы. Однако непонятно, кто их сейчас купит. Есть точка зрения, что эти АЗС может купить «Роснефть», чтобы стать совсем первой. Возможно, ими заинтересуются региональные сбыты.

Опять же, оборот теневого сектора в России – $300 млрд в год. Мы и не знаем некоторых российских теневых олигархов. А сбыты – это то, что называется реальным сектором. Больше или меньше, но люди будут заправляться. Соответственно, если есть какие-то теневые деньги, покупка АЗС может быть очень привлекательной, просто чтобы их отмыть.

«НиК»: А как это коррелируется с иностранным опытом? Помните, в фильме «Корона Российской Империи»: «Чем жалеть, может, лучше за Россию умереть?» Может быть, стоит не страдать, а работать? Или проблемы сектора сложнее и глубже?

– Сложнее все-таки. Потому что разговоры о том, что у нас производительность труда ниже достаточно странные. Кто все это считает? Деньги-то разные. Напомню, что курс римских денег в Риме был один, а в провинциях империи – другой. Потому что предложение римских денег было разное, при этом налоги надо было платить именно в деньгах столицы.

Не скажу, что Россия супербогатая страна, но далеко не бедная. Например, судя по тому, что мне удалось постоять в приличных пробках в Ростове-на-Дону, куда я не так давно ездил, деньги в регионе имеются. Что касается малого бизнеса или среднего, я думаю, сбыты – это то, что останется, особенно на региональном уровне. Учитывая, что иногда они связаны еще и с местной властью. Хотя большой вопрос, кому ЛУКОЙЛ продаст свои АЗС и продаст ли вообще.

«НиК»: Возможно ли развитие в России биржевой торговли углеводородами? И создание в России влиятельных международных торговых площадок?

– Теоретически возможно, но туда должны прийти настоящие спекулянты с ликвидностью. Это возможно только после отмены санкций. И если уж делать такую площадку, то, скорее, в Астане, чтобы отношение было другое и туда вошли спекулянты.

Интервью подготовили Николай Манвелов, Екатерина Дейнего