Права по-прежнему не даются: чему учит трагедия в Кузбассе

Увы, не в первый раз

Трагедия на кузбасской шахте «Листвяжная», унесшая жизни более полусотни горняков и спасателей, в очередной раз остро поставила вопрос о безопасности, условиях и цене труда в России, о правах работников, готовности работников эти права отстаивать, а работодателей — соблюдать.

В частности, шокирующей стала история про заклеивание скотчем датчиков, показывающих уровень метана в шахте, дабы сбить показатели и создать иллюзию безопасности, хотя реальные показатели делали трагедию почти предопределенной не в один день, так в другой (руководство упорно отрицает эту информацию).

Между тем, за последние годы можно вспомнить множество аналогичных историй, ставивших те же вопросы и происходивших не только в ресурсодобывающих, но и в других отраслях, на предприятиях и объектах организаций с разной формой собственностью. Тогда резонанс ослабевал чуть быстрее лишь из-за меньшего количества жертв.

Октябрь 2019-го: прорыв технологической дамбы компании «Сибзолото» на реке Сейба, погибли 17 человек. Власти края сообщили, что объект оказался скоплением «всех мыслимых и немыслимых нарушений». Добыча полезных ископаемых и драгоценных металлов шла в крайне тяжелых условиях и с рабской для рядовых добытчиков системой труда. Технологические сооружения и инфраструктура в точках добычи возводились незаконно, лицами без специального образования, халтурно и с очевидным «вшиванием» в эти сооружения смертельного риска для работников, которых на объекте находилось в два раза больше, чем числилось по бумагам.

Игнорировались предупреждения о рисках, ответом на них были лишь угрозы увольнения в адрес предупреждающих.

Отношение начальства к подчиненным было по свидетельствам самих работников таким: «Столяра или электрика, когда не было для него работы, начальник участка отправил помогать менять гусеницы на экскаваторе. В процессе установки у него рука куда-то попала, пережало, и он поехал лечиться, у него производственная травма. А когда вернулся, ему говорят: «Так ты два дня назад уволился, до этого случая. Ждали, пока ты поедешь домой. Ты зачем вообще полез к этому экскаватору?»

Май этого года: на очистных сооружениях Таганрогского водоканала в поселке Дмитриадовка 18 рабочих отравились вследствие утечки метана в коллекторе. Из них не выжили одиннадцать. По словам экспертов и свидетелей, крайняя степень ветхости и изношенности сооружений в коллекторе стала одной из ключевых предпосылок случившегося. Кроме того, что признал и губернатор Ростовской области Василий Голубев, люди были отправлены на место без специальных средств защиты. Потом выяснилось, что этих средств у них толком и не было, не говоря уж о датчиках для определения уровня загазованности. По словам дочери одной из пострадавших, рабочие сами из своих средств покупали маски, перчатки, средства гигиены, зато регулярно расписывались, что все нужное им выдают.

Июль: вновь трагедия в Ростовской области, семь человек фактически заживо сгорели на химическом комбинате в городе Каменске-Шахтинском. В помещение, где произошел взрыв, по технике безопасности могли войти лишь пять человек, но там их оказалось семь из-за того, что члены бригады спешили устранить неполадку, дабы не сорвать план сменного задания. За это на комбинате штрафовали и увольняли, причем, чтобы не платить компенсации, устраивали переаттестацию без шансов на удачный исход. Людей вместо шестичасовой смены неофициально заставляли работать по 12 часов.

Можно вспомнить и произошедшую в мае 2020 года утечку 20 с лишним тысяч тонн топлива из резервуара ТЭЦ-3 «Норильско-Таймырской энергетической компания» (НТЭК) (структуры «Норильского никеля») в Красноярском крае. Аварийный, еще советских времен резервуар с 2016 года числился находящимся в ремонте, но эксплуатировался по личному указанию директора предприятия, а Ростехнадзор не имел к нему доступа. Этот случай соотносится с нашей темой косвенно, ведь, по счастью, работники предприятия и жители окружающих территорий тогда напрямую не пострадали. Но экологический ущерб вполне сопоставим с человеческими жертвами, да и уже в среднесрочной перспективе последствия этого ущерба могут стоить здоровья и жизни многим.

Не в первый раз и нефтегаз

Достаточно часты трагические происшествия схожего характера и в нефтегазовой отрасли. Например, в ноябре 2016-го на Быстринском месторождении «Сургутнефтегаза» при устранении аварии — замерзли трубы с водой — погиб водитель Владимир Волчихин. Семье погибшего сказали, что у него внезапно случился инфаркт, но судебно-медицинская экспертиза обнаружила раздробленные буквально в пыль три позвонка и оторвавшиеся сердце и легкое. Тогда начали появляться другие версии: что Волчихин якобы выпал из кабины (но тогда подобные тяжкие травмы невозможны), а затем, что его случайно зажал между двумя машинами другой водитель. По мнению же семьи и ее адвоката, больше всего травмы были похожи на результат сильнейшего удара, как если бы те самые замерзшие трубы, работающие под большим напряжением, оттаяли и сорвавшийся вентиль ударил бедолагу в грудь. По мнению родных, сотрудники «Сургутнефтегаза» хотели замять дело, дабы накануне Нового года не лишиться премии и тринадцатой зарплаты.

Тогда же, в ноябре 2016 года, на Мортымья-Тетеровском месторождении в Кондинском районе ХМАО погиб 48-летний Игорь Шпак. Он получил тяжелую производственную травму, но сотрудники, включая мастера бригады и технолога, решили, что «Скорую помощь» вызывать не надо, «сам оклемается», и оттащили мужчину в раздевалку.

19 апреля 2019 года произошла крупная авария на «Нижнекамскнефтехиме». Завод изопрена-мономера оказался охвачен сильным пожаром. Пострадали 17 человек, рабочие двух подрядных организаций: ООО «Причал» и «Строительная-монтажная объединенная компания». Четверо из них умерли в больнице от сильных ожогов. Через несколько месяцев начальник межрегионального отдела по надзору в нефтедобывающей промышленности и горному надзору Приволжского управления Ростехнадзора Родион Карпов признал, что группа компаний «ТАИФ», куда входит «Нижнекамскнефтехим», дает наибольший прирост несчастных случаев в нефтехимической отрасли, а конкретно на «Нижнекамскнефтехиме» стабильно происходят одна-две аварии в год.

Причем все инциденты похожи как под копирку, и основная их причина — критически изношенное оборудование и приоритет прибыли над безопасностью.

Столь печальный рассказ Карпов однако резюмировал всего лишь скромной констатацией: «Если у руководителей на местах не появится желание открыто говорить и скрупулезно расследовать каждую аварию, каждый инцидент, а также требовать от всех работников, от каждого рабочего до генерального директора соблюдения всех их должностных регламентов, ситуация будет по-прежнему аварийно опасной».

В октябре 2020-го двое рабочих погибли при ремонте магистрального газопровода Верхнеказымского линейного производственного управления «Газпром трансгаз Югорск». А совсем недавно, через несколько дней после трагедии на «Листвяжной», в Морозовском районе Ростовской области при консервации на зиму нефтяной скважины произошел, как нынче модно говорить, «хлопок». Один человек погиб, один получил увечья. Региональный СК завел уголовное дело по статье о нарушении техники безопасности.

Все всё понимают

Весной этого года российская команда международной консалтинговой компании DuPont Sustainable Solutions, специализирующейся в сфере управления эффективностью и производственными рисками, провела исследование «Культура безопасности в странах СНГ», достаточно, полагаем, релевантное конкретно для России. Распределение респондентов по отраслям было таким: 31% — металлургическая промышленность, 13% — нефтегазовая и химическая промышленность, 12% — промышленное производство, строительство и машиностроение, 9% — энергетика, 7% — добыча полезных ископаемых, а также пищевая промышленность, транспортно-логистическая отрасль и другие направления в совокупности.

51% опрошенных заявили, что нынешних ресурсов в части обеспечения рабочей безопасности недостаточно.

10% респондентов сказали, что оценивают свою безопасность на рабочем месте на 5 баллов и ниже по десятибалльной шкале. При этом 31% считает, что основная проблема — низкая культура самих работников, 21% — недостаточный учет мер безопасности при планировании и выполнении работы, 15% — небезопасная технология проведения работ, 11% — приоритет производства над безопасностью, 18% — недостатки работы службы охраны труда и производственной безопасности, 1% — недостаточное финансирование безопасности и охраны труда.

Важнейший нюанс: 52% респондентов — это топ-менеджеры, вероятность личного столкновения которых с производственными рисками весьма низка, как и объективность в восприятии этих рисков для низового звена сотрудников. 20% — руководители среднего звена, тоже вряд ли стоящие у станка или ежедневно спускающиеся в шахту, 28% — специалисты ОТиПБ. Исходя из этого, внешне относительно оптимистичные 10% тревожащихся выглядят далеко не так красиво, особенно если взять наиболее рискогенные отрасли, а 51% считающих ресурсы в сфере безопасности недостаточными — и вовсе сродни приговору. Можно представить, какие цифры дал бы опрос непосредственно рядовых работников.

Где искать правду?

Кто может помощь отстоять трудящимся их права как в части безопасности, так и в других пунктах? Приходит на ум красивое слово «профсоюз», но…

В первой половине девяностых Федерация независимых профсоюзов России была мощным и влиятельным субъектом социально-политической жизни, активно протестовавшим против экономических мер правительства, выводившим своих членов на соответствующие акции и фактически союзным оппозиции. Постепенно уровень оппозиционности уменьшался, как и численность федерации. В нулевых она и вовсе полностью встроилась во власть. Ее зампред Андрей Исаев, начинавший как анархо-синдикалист, вошел в руководство ЕР и в 2018-м голосовал за повышение пенсионного возраста. Количество членов продолжило неуклонно снижаться.

В результате сейчас ФНПР всего лишь безликий кирпичик либерально-капиталистической системы с соответствующим рвением в защите прав трудящихся и народным уважением.

Впрочем, альтернативные профсоюзы даже при наличии у них рвения тем более бессильны и ограничены в возможностях.

Результат можно увидеть через призму еще одного исследования, проведенного ВЦИОМ в 2019 году. 82% опрошенных посчитали роль профсоюзов в жизни современной РФ отсутствующей или незначительной. Лишь 2% ищут их помощи в случае нарушения трудовых прав. Столько же начинают меньше работать, 7% увольняются, 6% пытаются добиться правды непосредственно у начальства, 3% идут в суд, 1% использует личные связи, применяет силу, дает взятки, выходит на митинги и другие акции протеста.

При этом не только на уровне социологических опросов, но и на уровне реальности, данной каждому из нас в ощущениях, можно увидеть и другие тенденции. Кроме недоверия к профсоюзам это слабая готовность к отстаиванию своих прав даже на индивидуальном уровне или на уровне стихийно созданных ячеек, проистекающая, в свою очередь, из атомизации общества и социальной пассивности. А ведь если ценой протеста может быть штраф, увольнение и финансовое ухудшение жизни, то ценой отсутствия протеста, как мы увидели на «Листвяжной», сама жизнь. В таганрогском и каменск-шахтинском случаях работа с явными провалами в безопасности была сродни «русской рулетке». В случае на «Листвяжной» — это вообще почти что выбор вслепую из десяти револьверов, девять из которых полностью заряжены, и лишь в одном есть одна пустая камора. При отказе же играть в столь экстремальную игру шансы на то, что начальство услышит справедливые требования и устранит недочеты, повышаются еще и за счет проблем с поиском штрейкбрехеров — в шахту, тем более оперативно, их найти нелегко.

Пример по соседству

Парадоксальным образом пример эффективного отстаивания своих прав может служить один прошлогодний случай из жизни Донбасса. «Парадоксальным образом», потому что специфика повседневности и управления в ДНР и ЛНР дает труженикам еще меньше возможностей для отстаивания своих прав, а начальству — наоборот, больше возможностей для их уязвления.

Но с забастовкой на шахте «Комсомольская» в ЛНР летом 2020 года вышло иначе. Власти и силовики республики отключали на шахте электроэнергию, блокировали работу транспорта в районе, где она находится, обрушивали Интернет и мобильную связь, запрещали российские сайты, освещавшие ход забастовки. Имели место и угрозы лидерам забастовщиков и связанным с ней лицам. Но люди не сдались.

Интересным их ноу-хау, в частности, стало проведение их акции непосредственно под землей, где из-за высокой опасности газового взрыва нельзя применить оружие — а такая опасность существовала. Факторы риска шахтерской работы стали их защитным щитом. В результате рабочим выплатили долги по зарплате, а против директора шахты даже завели уголовное дело.

Вместо эпилога

В 1925 году русский советский писатель Борис Лавренев, более всего известный благодаря повести «Сорок первый», написал один из самых пронзительных антикапиталистических рассказов не только в отечественной, но и в мировой литературе — «Срочный фрахт». Действие его разворачивается в Одессе еще до революции. Главный герой, капитан американского торгового судна, нанимает местных мальчишек-беспризорников, чтобы почистить пароходные трубы. Когда один из чистильщиков застревает в трубе и вытащить его оказывается невозможным без демонтажа, капитан, убоявшись санкций судовладельца за простой, инсценирует чудесное спасение, а затем дает ходу, сжигая паренька заживо.

Современный российский капитализм, вобравший в себя многие нравы самых диких периодов и стран, периодически демонстрирует нам жуткие сюжеты, подобные лавреневскому.

Чтобы гуманизировать и цивилизовать эту систему, не говоря уже о переходе к более справедливой формации, требуются тектонические солидарные сдвиги. Но для начала самое малое, что можно сделать — это на низовом уровне не доводить локальные случаи до трагического финала. И здесь слово не только за начальниками, вольно или подневольно подавляющими морально-этические принципы жестокой материальной логикой, но и за самими рабочими. Цена покорности и неготовности отстаивать права довольно недетская — сама жизнь.