Стратегическая перестройка глобального рынка нефти и интересы России

Глобальный нефтяной рынок готовится к серьезным переменам, связанным с изменением характера отношений в мировой торговле в целом, а также с возможным глубоким кризисом мировой финансовой системы.

Признаки перемен мы наблюдаем на примере энергетической политики Дональда Трампа, представляющей собой весьма интересный и фактически гибридный феномен, отражающий глубокий пересмотр американских подходов к участию в глобальных энергетических процессах. В целом энергетическая стратегия Трампа вполне достойна отдельного рассмотрения, поскольку будет ключевым фактором в определении краткосрочных процессов на рынке нефти.

Ключевым фактором развития глобального нефтяного рынка становится стратегическая нацеленность США на превращение в страну-экспортера сланцевых углеводородов.

Это в основном будет касаться сланцевого газа, но коснется и рынка нефти, имея последствием возникновение стратегической неопределенности в отношении перспектив экспорта американской сланцевой нефти и нефтепродуктов. Оживление американского нефтяного экспорта за пределами традиционных рынков (Канада, Великобритания, Южная Корея, отчасти Китай) мы уже наблюдали в 2017 г. и, вероятно, 2018 г. только закрепит тенденцию.

С учетом относительной комфортности приведенного в предыдущей статье ценового коридора для нефти для американской экономики, встает вопрос, что расширение присутствия американских углеводородов на рынке, вероятно, предполагает, с одной стороны, широкое использование политических методов и инструментов, лежащих за пределами классической ценовой конкуренции, и соответствующих механизмов управления рентабельностью. С другой стороны, борьба за платежеспособные рынки, если только Вашингтон будет стремиться не доводить ситуацию до новой демпинговой войны (губительной для американской индустрии сланцевой нефти и газа), означает, например, вытеснение значительных объемов нефти и газа за пределы привилегированного контура глобальной торговли – контролируемой США системы долларовых расчетов. Дающего, например, возможность легкого извлечения и дальнейшего использования, включая реинвестирование сырьевой ренты. Целый ряд стран, не исключая и Россию, встанет перед необходимостью вырабатывать более сложные схемы оборота сырьевой ренты. Но это почти автоматически изменит и структуру рынка, и механизмы поставок.

Санкционная политика Вашингтона по отношению к Ирану оставляет возможность предположить, что в отношении иранской нефти у США выработана та же стратегия, что и по отношению к иранскому газу, вытесняемому с европейского рынка политическими и даже военно-силовыми методами для того, чтобы создать рынок для американского сланцевого газа. Вероятно, на определенном этапе подобная же стратегия может быть задействована и в отношении России, особенно учитывая интерес США к китайскому рынку нефти и нефтепродуктов.

Отметим два важных момента, касающихся нефтяной политики США.

Во-первых, пока сложно с уверенностью ответить на вопрос о степени управляемости процессов в американской нефтяной отрасли. Возможна ли дестабилизация рынка как результат внутриполитических процессов? Может ли неизбежная реструктуризация отрасли и ее укрупнение стать фактором в борьбе против Трампа и поддерживающих его лоббистских группировок и подтолкнуть процессы реструктуризации американской нефтяной отрасли?

Во-вторых, нельзя с уверенностью заявлять о полной контролируемости политических и военно-политических рисков со стороны руководства США и понимании им пределов допустимой конфронтации. Не исключено возникновение такого уровня эскалации военно-силовых противоречий, при котором рынок достигнет предела эластичности.

Иными словами, мы столкнулись с феноменом «энергетической безопасности предвоенного времени». Будучи, безусловно, частично сконструированным с использованием информационно-манипулятивных средств, данный феномен отражает объективно существующую нацеленность большинства крупных промышленно развитых государств мира и аффилированных с ними корпоративных субъектов на возможность относительно быстрого и экономически немотивированного изменения режима доступа к энергетическим ресурсам и/или к системе расчетов за энергетические ресурсы.

«Энергетическая безопасность предвоенного времени» означает способность государства обеспечивать устойчивость функционирования ключевых систем экономики в условиях неблагоприятного внешнего давления с использованием всех доступных политических и экономических, но не военных инструментов, без перевода ситуации в режим силового противодействия.

«Энергетическая безопасность предвоенного времени» определяет степень гибкости государства в противостоянии внешним вызовам без инициирования прямого военного конфликта – фактически определяется способность выигрывать время для подготовки к решительному столкновению. Недостаточный уровень «энергетической безопасности предвоенного времени» спровоцировал Японию на начало войны с США в 1941 г. по неоптимальному сценарию.

Состояние «предвоенного времени» требует серьезной мобилизации усилий и ресурсов, а также отказа от рассмотрения проектов и организационных решений с экономико-инвестиционной точки зрения. Критерием принятия решений становится необходимость укрепления кризисной устойчивости ТЭК и связанных с ним экономических систем. Вхождение в такую полосу означает во многом консервацию существующей ситуации. Вероятно, темп преодоления данного состояния структурной консервации также будет долгосрочным фактором, определяющим перспективы развития нефтяного рынка и нефтяную конъюнктуру.

В среднесрочной перспективе именно ожидание серьезных потрясений неэкономического характера является сдерживающим фактором для начала масштабного процесса реструктуризации нефтяной отрасли в глобальном масштабе, несмотря на отдельные усилия по ее модернизации на национальном уровне (Саудовская Аравия, Россия, Индонезия).

Уже сейчас можно предположить несколько принципиальных направлений развития отрасли, обладающих значительным потенциалом влияния в том числе и на ценовую конъюнктуру.

Логика развития глобального нефтяного рынка в рамках означенного ценового коридора формирует четыре глобальных среднесрочных тенденции:

• Усиление значения региональной и субглобальной энергетической логистики (в широком толковании, включая новые системы перетока электроэнергии) и рисков, связанных с ней, для безопасности крупных экономических регионов, не обязательно только промышленных – энергетическая безопасность и кризисная устойчивость крупных финансовых центров становится приоритетом с учетом нестабильной ситуации на финансовых рынках. Определяющим обстоятельством в конкуренции поставщиков нефти становится себестоимость и эффективность не столько добычи как таковой, но всей системы поставок. Встает вопрос о рентабельности и внутренней коммерческой эффективности всей цепочки. Эффективность национальной политики в сфере торговли нефти начинает определяться совокупным организационным потенциалом.
• Реструктуризация инвестиционного пространства в глобальной нефтяной отрасли. Важным фактором стабильности рынка в долгосрочной перспективе становятся вопросы реинвестирования прибыли в развитие нефтегазовой отрасли. Это связано с неизбежным исчерпанием запасов сверхдешевой нефти у ключевых производителей – вероятно, не исключая даже Саудовскую Аравию, сохранявшую до последнего времени большие запасы относительно дешевого сырья. Эпоха «дорогой нефти» еще не наступила, но необходимость «подготовительных» инвестиций для обустройства «пространства добычи» уже очевидна. Показательна активность крупных инвестиционных структур (например, в Норвегии), связанная с перспективными месторождениями. Данный вектор развития ситуации очень актуален и для России, где «советское наследство» в нефтегазовой отрасли близко к исчерпанию, а санкционная политика США объективно усложняет быструю разработку и введение в оборот новых месторождений.
• Возможный уход от традиционных сортовых индикаторов динамики рынка, в том числе и производных от смешения разных сортов нефти. Некоторые подходы к такой реструктуризации мы наблюдаем на примере отношений производителей нефти США и Канады, когда относительно легкая американская нефть используется для разбавления сверхтяжелой канадской. Но в рамках корпоратизации цепочек поставок углеводородов возможны и более сложные транснациональные схемы, на основании которых будет сформирована принципиально новая система ценовых индикаторов.

Как результат на следующем витке развития рынка мы можем получить кризис малых национальных производителей углеводородов, лишив их возможности легко занимать ранее свободные ниши, балансируя на рынке крупнейших производителей. Эти страны будут вынуждены встраиваться в транснациональные цепочки поставок, что подразумевает значительный дисконт, что повлечет за собой почти неизбежные социальные последствия. Это может коснуться целого ряда африканских и азиатских производителей, а также, не исключено, и производителей постсоветского пространства. Обращают на себя внимание и отдельные признаки попыток найти некое общее понимание по нефти (проявившиеся, например, в ходе переговорного процесса ОПЕК + Россия), в отличие от ситуации по газу, где конкуренция может в краткосрочной перспективе обостриться. На этой основе можно будет попытаться выстроить некое стратегическое взаимопонимание.

Это создаст дополнительные и очень значительные возможности манипулятивного воздействия на рынок и, вероятно, станет основой для новой волны ценовых войн на уровне $40-50 за баррель, а возможно, и ниже, если ценовые войны совпадут хронологически с кризисными явлениями в глобальной экономике.

В таких условиях перед российской нефтегазовой отраслью встает задача не только реагирования на кратко- и среднесрочные вызовы (с чем объективно отрасль справляется вполне успешно), но и встраивания в новые долгосрочные тенденции рынка, становящиеся более значимыми вызовами. Вызовом на долгосрочную перспективу – к рубежу 2023-2025 гг. – становится новая институционализация нефтяного рынка и его системных связей, прежде всего связанных с расчетами за энергоресурсы. Это более, чем когда-либо, требует от российской нефтяной отрасли стратегической консолидации и действий в рамках единого содержательного вектора, не демонтируя, естественно, конкурентную среду в отрасли, более того, усиливая ее на российском рынке.

Но самое главное – формирования стратегического целеполагания, понимания целевого образа отрасли и ее места в новой глобальной экономической системе.

Дмитрий Евстафьев, к.п.н., профессор НИУ ВШЭ